Возвращение военнослужащих с фронта живыми и невредимыми… Об этом, кроме победы, сегодня мечтают в украинских семьях. Но спустя какое-то время родственники и друзья перестают узнавать своих близких. Пережитый на войне стресс несет тяжелые последствия. Самостоятельно разбираться с ними задача, увы, практически не выполнимая. Как выход - пойти к психологу или психотерапевту. Правда, убедить сделать это - задача куда более сложная, чем может показаться.
С какими проблемами сталкиваются военные после возвращения с фронта, как им помочь и как с ними вести себя близким, KP.UA рассказал психоаналитик, практикующий психотерапевт Дмитрий Резниченко. Дмитрий сам был добровольцем в АТО в 2014-2016 годах, затем окончил Международный институт глубинной психологии, чтобы помогать другим бойцам.
- С какими жалобами чаще всего обращаются военные?
- Обычно они не жалуются. Они очень плохо формулируют свои запросы и потребности. Даже те, кто явно нуждается в помощи и кому настоятельно предлагают контакты психотерапевта - не перезванивают.
- Как близким убедить их обратиться к психологу, если проблемы очевидны?
- Чтобы человек понимал, что с ним происходит и что с этим можно что-либо сделать - надо иметь определенную осведомленность. А парни обычно не знают этого. Я сам после возвращения с фронта пошел к психологу только тогда, когда мне уже, по большому счету, терять было нечего, и было все равно, к кому обращаться – к бабке, знахарю или медику. Однако пошел к психологу. Сейчас есть разнообразная бесплатная помощь для бойцов - частная, государственная, грантовая. Но для этого нужно иметь желание обратиться.
- С какими психологическими проблемами лично вы столкнулись после возвращения с фронта?
- Возвращаясь с войны, человек ощущает, что в той жизни, которая у него была до войны, ему уже нет места. Его место – там, на фронте, а здесь – это уже будто не его жизнь. И он начинает буквально терять себя. У всех очень разные истории, но все сводятся к одному – была жизнь, и вроде как вот она, но будто не настоящая. Чтобы ощутить себя снова тем, кем был, надо приложить много усилий, а сил на это, как правило, уже нет.
- Почему успешные люди после войны не могут реализоваться, вернуться к прежней жизни?
- Все очень зависит от окружения и личных качеств. Если у человека любящее окружение, есть друзья и поддержка, то им психолог может и не понадобиться. Они знают, где их место и кто они. Новый опыт можно усвоить, переварить - и снова жить, если любящие люди его принимают.
Но обычно люди-то несчастные, у всех семейные проблемы, которые были и до войны - с матерями, с родителями, с квартирами, детьми. Обычная, в общем, жизнь. И все эти проблемы снова сваливаются на человека, а решать их нет возможности, сил или вдохновения. И семьи разваливаются, отношения рушатся, проблемы накапливаются.
- Вы говорите, что в помощи психолога нуждаются не все вернувшиеся с фронта…
- Я лично уверен, что в психологической помощи нуждаются вообще все люди, а украинцы – особенно. И так было еще до полномасштабной войны. Может ли человек более-менее справиться сам в критических случаях? Если есть любящая семья, родители, друзья, работа, свое дело - те определяющие факторы, которые дают человеку свое место в обществе, и он нужен - он вполне может справится даже с самым ужасным опытом. Можно также воспользоваться теми опциями, которые дает государство – отпуск на курорт, военный санаторий, лечебные госпитали. Если использовать все это и если есть поддержка - человек может справиться. Но это в идеале. Обычно у людей так не бывает.
- Любящая семья – это залог успешного преодоления проблем после возвращения с войны?
- Это не залог, но очень важное условие. Люди разные, и душевные силы у людей разные. Кто-то может сам выгрести в самых ужасных условиях, а кто-то даже в идеальных может погружаться и тонуть.
- Какое время, проведенное на фронте, можно считать безопасным для психики, а какой термин является критическим?
- Критического периода нет. Честно говоря, чтобы не травмировать психику, людям вообще не надо быть на фронте. Нет того периода, который может быть безопасным. Встреча со смертельной опасностью в любом случае может быть травматической. Даже одного дня, проведенного в аду, достаточно, чтобы появились последствия. И есть же усталость от постоянных боевых действий.
- Как близким вести себя с вернувшимися с войны бойцами дома? Отвлекать, развлекать или оставить в покое, пока сам не заговорит?
- Тут нет конкретных советов. Никто не знает, что станет для человека триггером. Даже в вашем вопросе чувствуется испуг: вот вернулся человек из ужаса, и он как будто бы является источником этого ужаса, и не ясно, как с этой «бомбой» обращаться.
А человек получил опыт, который не вмещается в его понимание мира. Он видел и чувствовал что-то, что раньше не мог себе представить, что переворачивает его представление о себе, своем месте в мире. Чтобы он мог этот опыт принять, надо, чтобы его кто-то принял со всем этим опытом. Чтобы на него смотрели, как на нормального, и тогда он начнет сам себя так воспринимать и понимать, что с этим можно жить.
- Иногда получившие такой опыт военные в мирной жизни могут представлять угрозу – у них появляется агрессия, неадекватное поведение…
- Да, такое происходит часто. Но для предотвращения таких последствий с 2014 года украинское общество очень многое сделало. Есть ветеранские сообщества взаимопомощи, есть ветеранские хабы, откуда бригады людей выезжают на такие случаи. Есть психологические службы, системы поддержки – все это есть. И если с человеком на самом деле начинает происходить что-то странное и опасное, когда его реакции не отвечают адеквату - есть к кому обратиться. И родным неплохо бы знать такие контакты заранее. Но информированность среди населения об этом небольшая, и доверия тоже мало.
- Проблемы бойцов АТО и участников полномасштабной войны чем-то отличаются?
- Нет, нужды солдат во всем всегда одинаковые после войн и во все времена. Ветераны вьетнамской, афганской, АТО и нынешней войны – все одинаковые. Солдаты всех войн похожи.
- С какими самыми худшими последствиями для психики сталкиваются военные?
- Самоубийства, преступления, алкоголизм – все, как всегда.
- Психика тех, кто служит не у самой линии фронта, и тех, кто, к примеру, в Бахмуте, страдает по-разному?
- Безусловно, те, кто не видел смерть непосредственно, не в такой зоне риска.
- Что сказывается хуже – видеть смерть или самому быть раненым?
- Это все по большому счету одна психологическая травма – чувство потери безопасности мира. Если у нас было более-менее нормальное детство, то мы живем с чувством, что определенным образом мы - главные герои какого-то фильма. А с главным героем ведь ничего не должно случиться.
У нас есть чувство, что мир в целом нас бережет, какая-то иррациональная уверенность. А человек, видевший с глазу на глаз смерть, когда на его глазах кто-то гибнет или его калечит, теряет это чувство безопасности. Все переживают это одинаково - и жертвы автокатастроф, и жертвы изнасилований, для которых мир становится опасен, и таким будет теперь всегда. Обратить это вспять невозможно. Но можно научиться в этом опасном мире жить. В этом и заключается задача психотерапии.
- Допустимо ли жалеть физически пострадавших, потерявших конечность бойцов, надо помогать или они должны сами научиться жить по-другому?
- Все зависит от конкретного человека. Знал людей, которые, когда им оторвало ноги, реагировали так: «Ну и ладно, переживем!». А знал и таких, которых значительно меньше покалечило, но это так изменило их душевное состояние, что они не знали, как дальше жить.
Близким нужно принимать их со всем этим. Люди же в целом боятся войны, смерти и людей, которые видели смерть, потому что с этим не хочется пересекаться. Тяжело найти в себе силы принимать человека, который принес с собой ощущение смерти.
Тяжело вообще принять это ощущение самому. Если человек может принять все это – хорошо. Но требовать этого от людей тоже нельзя.
Человек во время опасности регрессирует до состояния ребенка. Солдаты, которые под обстрелами кричат «мама!» – это же не метафора, это реальность. Помощь – это первое, что ищет любой человек, когда ему угрожает опасность. Впадая в беспомощность от ужаса, в ком он нуждается? Конечно, в маме или ком-то, кто заменяет маму. Но где ж найдешь такую «маму» для каждого…
- О чем точно не стоит спрашивать у военных? Или лучше вообще не спрашивать о войне?
- А как можно уберечь человека от триггеров про войну, если война уже столько лет идет? Ее не обойдешь. Думаю, наоборот, следует показывать готовность услышать от него все, что лежит на душе.
- Есть ли какие-то правила, чего стоит избегать дома – криков, громких звуков?
- Вы хотите какую-то конкретную инструкцию для близких? А ее же нет на самом деле. Я помню, когда после возвращения с фронта ходил по городу, и где-то двигатель в машине «стрельнет» – а я уже дергался, не зная, куда себя деть. Но как можно обезопасить себя от этого?
Тревога – это постоянная готовность. Источника страха уже нет, но чувство, что надо быть готовым к его появлению в любой момент, - есть. Эта тревога, собственно, и защищает от психологической травмы: если удар случился неожиданно, ты получаешь травму, а если ты все время его ждешь – неожиданности не будет. Но эта тревога буквально выматывает, уничтожает человека, потому что на нее уходит очень много сил.
Государство и волонтерские инициативы отправляют бойцов в Карпаты или в Затоку, где все сделано как раз для того, чтобы человек, который постоянно находится в напряжении, смог расслабиться, послушать морские волны, посмотреть на горы и почувствовать, что ему хотя бы в этот момент ничего не угрожает.
Но я не представляю, как можно создать такие стерильные условия, абсолютно безопасные, дома.
- Какие признаки указывают родным на очевидные проблемы, с которыми надо обращаться к специалисту?
- Посттравматическое стрессовое расстройство может проявляться по-разному – в большой тревоге, депрессии, алкоголе или разных вещах, странном поведении. Я бы каждого после войны отправлял к специалисту - просто поговорить, даже если человек не очень хочет. Тяжело назвать конкретные признаки, потому что в семьях порой и неадекватное поведение любимых воспринимают как норму, у каждого же свое представление о нормальном. Часто даже абсолютно асоциальное поведение воспринимается как «ничего, переживем, перетерпим - он всегда был немного странным».
- «Просто поговорить» означает разговор о войне и пережитом или на любую тему?
- Специалист должен больше слушать, чем говорить. Если у человека болит душа, он это скажет. У всех есть потребность выговориться. Но я не верю, что это можно услышать за один раз. Очень часто люди закрываются и говорят: «Все ок!». Очень часто после возвращения чувствуют себя прекрасно - их встретили, им рады, есть перспективы. Форму снял – и все будет неплохо. А проблемы начинаются потом – через полгода, год или больше, когда никак не можешь вернуться в эту жизнь, и каждый день после пробуждения не понимаешь, что ты тут делаешь и почему ты не там, почему погибли ребята… Новая жизнь превращается в рутину, а ощущение, что в этой жизни человеку места нет, - оно с тобой все время, оно накапливается. И тогда начинаются настоящие проблемы. А через год с человеком, чаще всего, уже ни у кого нет желания возиться. Вот тогда начинается самое страшное.