Врачи "прифронтовой" клиники: "Страшно, очень страшно! Но никто не увольняется"
Когда-то давно Донецк объявили городом без окраин. Активно взялись за восстановление дорог, спортивных комплексов и парков в отдаленных районах - таких, как Петровский и Куйбышевский. Тихие, спальные микрорайоны постепенно преображались, становились краше и уютнее. Сейчас они - самые опасные. Именно здесь на футбольном поле школьного стадиона недавно убило снарядом двоих подростков. Здесь же, практически на передовой, находится и больница №21.
Воздух в эпицентре боевых действий пропитан опасностью. Окна, заколоченные фанерой или затянутые полиэтиленовой пленкой, разбитая дорога, поваленные снарядами деревья…
Каблуки на линии фронта
Во дворе клиники сотрудники убирают опавшую листву. Еще на подходе к зданию слышу стук молотка - рабочие прибивают пленку к рамам. Некоторые проемы изнутри заложены мешками с песком. Это операционные, где под обстрелами врачи спасают людей. Пробитые осколками дырки в стеклах заклеены скотчем.
|
В клинике работает моя одноклассница. Мы очень дружили в школе, не потерялись и за 25 лет после ее окончания. Ирка Бративник - теперь уже Ирина Михайловна Храпко - ведущий специалист, заведующая лор-отделением. Хрупкая, маленькая, но с твердым, как кремень, характером. Делает сложнейшие операции, которые в Донецке под силу единицам.
Я тряслась за нее все лето. Вначале, после каждой атаки на аэропорт, звонила, а потом почему-то стала бояться. И вот сейчас приехала к ней сама.
Ира встретила меня на пороге своего отделения. Стройная, как всегда подтянутая, и в туфлях на каблуках! Эти каблуки меня поразили больше всего. Сама я только мечтаю надеть такую обувь, откладывая женские штучки на "после войны". А тут человек почти на фронте - и вдруг шпильки. Вот это выдержка!
- Ир, как вы тут? Страшно? - спрашиваю.
- Страшно, очень страшно. Но мы выполняем свой врачебный долг. Ты не поверишь, но почти никто из врачей и медсестер не уволился, а сегодня даже нового сотрудника приняли на работу!
Видео Елены Шинкаренко.
Люди приходят и телефон зарядить, и за водой
А потом начинает рассказывать о своем отделении, о каком-то высокоточном эндоскопическом оборудовании, которое им удалось сохранить, и прочих профессиональных тонкостях, в которых я ни бум-бум. Пытаюсь плавно перевести разговор на более доступный мне язык, спрашиваю о людях, о больнице.
- Наша больница стала в этом районе средоточием жизни. Оставшиеся местные обращаются не только за медпомощью. Приходят и телефоны зарядить (у многих нет света), и воды набрать. Всем стараемся помогать, ведь люди живут в полуразрушенных домах, - продолжает Ира. - Сейчас в наше отделение поступают больные с осколочными поражениями лор-органов и с травматическими разрывами барабанных перепонок. Это основные патологии.
- А убежище у вас есть?
- Есть. Подвал. В нем сейчас живут семьи сотрудников, у которых теперь нет домов или просто им страшно там находиться. В больничном подвале много детей.
|
Лечили "и своих, и чужих"
Прошу ее отвести меня туда. По пути заходим в хирургию. В отделении ежегодно проводили до 3 тысяч операций. Для небольшой районной больницы значительный показатель. Сейчас операций у хирургов меньше не стало. Только теперь они осваивают опыт работы военврачей.
- Мы очень долго жили в мире. Выросло поколение врачей, которое с военно-полевой хирургией знакомо только по учебникам, - подключается к разговору заведующий 3-м хирургическим отделением Александр Вороной. - У нас совсем немного врачей, которые работали в горячих точках, в Афганистане например. Все остальные реальный опыт приобретали здесь, за эти полгода.
|
В первые месяцы войны в больницу привозили и раненых ополченцев, и украинских военных. Оказывали помощь всем. Врачи - вне политики. Их задача - лечить людей.
- Наши хирурги оперировали под обстрелами, делаясь живой мишенью, - рассказывает и.о. главврача горбольницы № 21 Надежда Чегодаева, показывая мне осколки снарядов, которые собирали по всей клинике. - Бывало, не отходили от операционных столов сутками.
Спускаемся в больничный подвал. Вдоль коридора стоят кровати, заправленные по-солдатски, на некоторых - детские игрушки. При тусклом свете лампы захожу в просторное помещение с низким потолком. Оно перегорожено вешалками, которые разделяют большую комнату на несколько маленьких. Оглядываюсь. Вроде бы все есть для нормальной жизни - кровати, умывальник, кухонный стол с электрочайником, несколько письменных столов… Только привычного домашнего уюта нет и здешние дети уроки не учат. Школы не открылись до сих пор - это очень опасно, да и сами здания без окон, без дверей.
"Дома еще страшнее"
У Ольги Билой четверо детей. Все они при ней.
- Тяжело, а что поделаешь? Дома еще страшнее - мы одни остались в подъезде, света нет, воды нет. Никому мы не нужны, - вздыхает женщина. - Мы уже здесь четвертый месяц. Уезжать некуда. И работа у меня… Младшая Карина должна была пойти в садик, Алина готовилась в первый класс. А их братья собирали портфели в шестой и в десятый классы. Но сейчас все закрыто.
|
Ольга ни на что не жалуется. Единственная просьба, с которой она ко мне обратилась, - помочь достать комплекты учебников для ее ребятишек.
- Хоть сама буду с ними заниматься, - говорит.
Гулять детворе не разрешают, потому что никто не может предсказать, в какой момент начнут стрелять. 11-летний Максим, выбираясь иногда из подземелья, собрал уже целую коллекцию осколков.
- Вот этим недавно убило женщину, - показывает мне кусочек смерти в ладошке. - Я не собираюсь их хранить, как только разрешат выйти на улицу - выброшу. Нельзя такое у себя держать.
В больнице сейчас проживает около 20 человек. Кто-то в подвале, кто-то в больничных палатах, а кто-то в помещении, где хранятся медицинские карты.
- Мой дом сгорел 20 июля. Я как раз была на работе, мне позвонили, прибежала - а там руины, - сетует медсестра Ирина Лепешкина. - А через несколько дней разбомбили и родительский дом.
|
Еще одна сотрудница проживает здесь со своим отцом – ветераном Великой Отечественной. Клиника тоже стала для них родным домом.
…Прощаясь с работниками и обитателями больницы, я непрестанно задавала себе вопрос: "Почему эти люди до сих пор здесь, на передовой"? Ирина могла бы уехать отсюда давно и найти себе нормальное место работы в мирном городе. Так же, как и все ее коллеги. Люди, которые живут в подвале, тем более. Им не за что держаться - дома разрушены. И детей надо спасать, увозить из этого ада. Так почему же они не уезжают? Ответ нашелся: потому что здесь они у себя дома. И за свой дом, за свое право в нем жить, за свой долг помогать родным и близким они будут стоять до конца, не считаясь с лишениями, невзгодами и опасностями.
