16 апреля на ICTV2 выходит детективный сериал «Рубан», где главные роли исполнили Влад Никитюк и Вячеслав Довженко. Впоследствии в эфире – криминальная драма «Подвійні ставки», где у Влада тоже главная роль.
В интервью Коротко про Влад Никитюк рассказал, как с начала полномасштабной войны вернулся в профессию, есть ли конкуренция среди украинских актеров, о браке с актрисой Анной Гуляевой, кино, которое нужно снимать, и как в свое время не решился поехать в Москву.
- Влад, некоторое время вы были без работы, как и многие другие актеры. «Подвійні ставки» снимали еще до полномасштабной войны. Когда появилась работа?
– Прошлым летом, тогда мы как раз снимали «Рубана». У меня была своя финансовая подушечка. Занимался волонтерством, но на волонтерстве деньги не зарабатываешь. Старался заниматься своим развитием.
- Были какие-то подработки? Наталия Бабенко в начале 2023 года тестировала разные профессии, даже снимала об этом блог, за что можно было бы прожить.
– Я тоже думал, например, о такси, но понимал, что могу еще себя продержать. Где-то около года жил на сбережения, а потом повезло – появился проект «Рубан». Это моя первая главная роль за период полномасштабной войны.
– Большая сейчас конкуренция в кино? Потому что у нас много классных актеров, которых наши киношники недооценивали до большой войны, отдавая много главных ролей россиянам.
- Вы правы, конкуренция сейчас действительно большая. Потому что, к сожалению, сейчас человеку необязательно заканчивать какие-то специальные вузы, чтобы стать актером. Это такая профессия, которая больше зависит от удачи и таланта. А что такое талант? Вот сколько ты работаешь над собой, столько потом и получаешь.
- Талант – это безусловно. Но многие говорят, что актерской профессии все же нужно учиться.
– Поддерживаю! На мой взгляд, актерское образование важно в театральной сфере. Кино – это все-таки типажность. Есть люди, которые вообще не владеют профессией, но типажно подходят под какого-нибудь персонажа и поэтому могут получить роль. Им не нужно быть суперталантливыми, тем более в наших реалиях, когда каждый второй имеет страницу в социальных сетях или на платформах, где может снять игровое кино, не требующее больших усилий.
Театр же имеет свои постоянно меняющиеся законы, совершенствуется. Для работы в театре актер должен пройти школу, которую дает вуз.
– Вы о каком из своих фильмов можете сказать, что это была удача?
- «Тіні незабутих предків» Любомира Левицкого – это была реальная удача (в ленте Влад сыграл демона Захара. – Авт.). Они тогда сделали масштабную рекламу и организовали свободный кастинг, на который мог попасть кто-угодно. Актер – не актер, нужно было просто записать пробы, и все. Я записал, на меня обратили внимание и утвердили на роль. И хотя к тому времени я уже был студентом актерского факультета, удача точно сыграла свою роль.
– В «Подвійних ставках» вы играете Игоря Шведова, который пошел добровольцем на фронт, а затем возвращающегося к гражданской жизни. Как думаете, сейчас эту роль играли бы иначе?
– Думаю, да, это было бы иначе. Но в общем-то здесь история не о войне. Военный возвращается домой, а дальше его жизнь уже не очень связана с тем, что у него происходило на фронте, мы об этом не говорим.
– В «Рубане» ваш герой владеет навыками рукопашного боя, прекрасно стреляет и безошибочно вычисляет укрытия снайперов. По крайней мере, так написано в синопсисе. Думаю, навыки рукопашного боя у вас остались после фильма «Правило боя». А стрелять учились? Сейчас особенно видны ляпы, ведь многим приходится держать оружие в руках.
– Была ответственность, что я должен быть в кадре профессиональным в этом плане. Действительно, сейчас каждый второй может сказать: он неправильно держит оружие. Но кино не о том, как мы стреляем. Конечно, мы обращали внимание на такие моменты. Если не ошибаюсь, за весь сериал я стреляю только раз.
- А проходите какие-то учения для себя, чтобы быть готовым, потому что, как говорят военные, повоюем все?
- Еще до полномасштабной войны у меня был какой-то страх перед оружием. Был такой период, что я играл боевых героев, которые умеют держать и пистолет, и автомат. И у меня с этим были проблемы, я постоянно закрывал глаза, когда стрелял, или боялся даже нажать на курок. Я до этого с оружием никогда не сталкивался, поэтому, наверное, какой-то страх и появлялся.
Решил для себя побороть этот страх и около двух лет ходил заниматься в тир. Ходил туда более или менее стабильно, а еще – насколько хватало денег. На самом деле это очень дорого. И это хороший вопрос, особенно сейчас. Я понимаю, когда все говорят, что нужно идти учиться, набираться навыков. Но люди, у которых нет денег, не могут этого сделать. Пострелять из автомата или пистолета – это дорого. И сейчас, мне кажется, это не каждому по карману. А в наших реалиях должно было бы быть обязательным. Это, наверное, вопрос власти – как сделать доступными для людей такие учения.
Медицинские курсы бывают бесплатными. И я такие проходил. А бесплатных курсов по стрельбе не видел. Понимаю, что может быть большая очередь, потому что многие хотят поучиться, но этого нет. Считаю, это очень большой пробел нашей власти.
– Вы с Анной поженились уже во время войны?
– Это было очень сложно. Я до сих пор это называю не поженились, а расписались, потому что свадьбы у нас не было. Не было по нескольким причинам. Во-первых, очень долго на нас давил синдром «не ко времени». Во-вторых, на нормальную свадьбу нужны деньги, с которыми сейчас не очень легко. Поэтому мы расписались, но свадьба еще нас ждет.
– В начале войны ваши родители выехали из Киева в село под Бородянкой и оказались в оккупации. Справились ли они морально с пережитым?
– Я ими горжусь, слава богу, все у них нормально. Но сейчас вспомнились мои знакомые, которые выехали из Мариуполя. Они рассказывали о смертях, которые видели у себя в подъезде, о людях, которых они хоронили прямо возле дома… И рассказывали они об этом не со слезами, не как ужас, трагедию, а с простотой и даже юмором. Они потеряли свой дом, бизнес… Они многое потеряли. Не знаю, возможно, со временем дойдет до ПТРС, не дай бог. Я сидел в таком шоке, слушая, что мне рассказывают, а они говорили очень спокойно о пережитом. Это не значит, что им не болит. Конечно, им болит, но вот так они себя вели.
- Идет много дискуссий о том, какое кино ко времени. Больше всего обсуждают кино на военные темы, потому что это болит. С другой стороны, россияне снимают свой шлак, который пробивается в наши тренды. Какое кино сегодня нужно?
– Россияне снимают свой русский шлак, а наши его смотрят, и это ужасно. Мы недавно говорили об этом с моей женой. И разбирали этот вопрос: а что значит «ко времени»? Если бы вы меня спросили, ко времени ли снимать комедии, когда началась полномасштабная война и даже через год, я бы вам тогда ответил, что не ко времени. Потому что я сам не был готов к тому, чтобы воспринимать комедии в тот период.
Время идет. Для каждого из нас нужно свое время, чтобы переосмыслить и понять, как сейчас идет жизнь, как война трансформировалась и куда она идет. И ты должен понимать, что закопать свою жизнь – это неправильно, ее нужно продолжать жить. Поэтому для кого-то, например, важны комедии. Как бы странно это ни звучало, но кому-то это нужно. И если человек не найдет нашего продукта, в котором он нуждается, он будет смотреть зарубежный продукт. Хуже всего, когда это будет еще и российский продукт.
Я, например, люблю смотреть зарубежные фильмы в оригинале. Мне так интересно смотреть. Но не все наши люди знают, например, английский. Почему я об этом упоминаю? Ибо наши люди смотрят русские сериалы еще и потому, что это, во-первых, приближено к нашему менталитету, во-вторых, понимание языка. Человеку не нужно напрягаться, как с английским, например, потому что не всем легко смотреть англоязычные ленты в оригинале, читая субтитры. И когда нечем заменить русский шлак, к которому наш зритель уже привык, к сожалению, за эти долгие годы, люди будут смотреть этот шлак, потому что он для них ближе.
Что нам мешает снять что-то свое, чтобы они не смотрели этот шлак? Почему мы этого не делаем? Это вопрос для меня.
Мне кажется, сейчас самое ценное и действенное – это документальное кино, которое рассказывает правду и подчеркивает все российские преступления. Как «20 дней в Мариуполе», получивший «Оскар». Такие фильмы нужно показывать за границей, и слава богу, что наши налаживают этот процесс. Люди за границей должны видеть правду.
Что касается других жанров… Те же комедии все равно никуда не пропали, комедии люди ждут. Поэтому комедии должны быть. Патриотическое кино должно быть. Драмы. Мелодрамы. Да разное кино должно быть. И чем больше, тем лучше.
- Встречала в прессе подборки об украинских актерах, которых ошибочно считали российскими, и там есть вы. Понимаю, когда, например, в такой подборке есть Катя Кузнецова, потому что она жила в Москве. Вы сами с таким сталкивались в жизни – что вас считали российским актером?
– Да, я сталкивался с таким. И, честно говоря, когда-то даже думал, что это не плохо, если люди так думают. Значит, я делаю свою работу так хорошо, что люди считают, что я не отсюда.
Помню, когда-то приходил на пробы к российскому режиссеру, и он мне говорит: у вас слышно украинский акцент. Если бы он мне это сказал сейчас, я бы послал его далеко-далеко. Но тогда это меня огорчило, это был где-то 2015 год, я был студентом, и эти слова заставили меня очень много работать над собой. Много работал именно над русским произношением. И, кстати, я никогда в жизни не был в России. Поэтому иногда было приятно, потому что я понимал, что выучил язык так, что мне не нужно было ехать туда, чтобы учить. Очень часто бывало такое, что люди удивлялись, когда узнавали, что я из Киева, что я свой.
Это на самом деле глубокий вопрос. Если бы развитие украинского кино, вообще культуры, было на высоком уровне, никому та Россия не была бы и нужна. И не учил бы я никогда этот язык, и не хотел бы зарабатывать именно там деньги, потому что там деньги были больше. Если бы у нас развивалось свое, мне это все было бы не нужно. Но, к сожалению, и это факт, в Украине своего не было. Что-то снималось свое раз в пять лет, но, извините, одна патриотическая роль на всю жизнь – это не серьезно.
Поэтому кто-то уехал в Москву и зарабатывал там. Я нашел себе путь, чтобы сниматься здесь, хотя ленты снимались с россиянами.
Я, кстати, тоже думал уезжать в Москву. Я тогда учился где-то на третьем курсе. Но после того, как Россия оккупировала Крым в 2014 году, передумал. Честно скажу, я еще не совсем понимал это головой, не совсем понимал, что произошло, потому что жил вне политики, но чувствовал сердцем, что так не должно быть.
Если бы тогда уехал, у меня, скорее всего, был бы такой путь, как у Кати Кузнецовой. Я тоже думал, что здесь мало развития для меня, какого бы мне хотелось. Мне казалось, что там его больше. Но сложилось как сложилось, и сейчас я здесь.
- И хорошо, что не поехали, а то кто знает, куда бы вас завел такой путь.
– Да, это точно. Я и так получил интересный опыт. У меня не было друзей из России. Коллег, с которыми мы снимались, я друзьями назвать не мог. Не все мне нравились, но все же было два человека, с которыми я общался. И когда началась война, я был в шоке, как они реагировали и успокаивали меня, мол, потерпите два-три дня – и все будет нормально. Я им рассказываю, что у меня родители в оккупации, что сносят Бородянку, а они мне говорят, потерпите два-три дня, и все будет нормально. Я был в шоке от поведения этих двух персонажей, которым я более-менее доверял.
– У вас есть благотворительный проект «Українська галерея Перемоги», где можно купить экспонаты украинских художников, которые используют военные артефакты в своих работах. Как это работает?
– У нас есть сайт, через который мы продаем экспонаты за границу. Мы называем их artworks. Этот проект был основан волонтерами из Америки, Канады и Европы. Будем честными, собирать донаты в Украине уже сложно, поэтому донаты надо собирать за границей.
Суть проекта: мы берем военные артефакты и переделываем их в какие-то творческие экспонаты. Проект получился довольно успешным, мы собрали уже немало денег, но когда начинали, не думали, что так пойдет. Людям за границей интересны наши экспонаты. Особенно те, которые включают в себя российский военный артефакт.
Как я уже сказал, мы их называем artworks. К примеру, есть разрисованные гильзы, ящики БК, куски сбитого российского самолета. У нас есть команда своих художников, они создают это. А волонтеры, которые находятся за границей, получают и рассылают по всему миру. Заказы есть от Канады до Японии. Я был очень удивлен, что Япония тоже заинтересована.
– Товар можно выбрать на сайте и заказать?
- Это волонтерский проект, и он подвязан к благотворительной организации Ukraine Aid Operations, которой мы помогаем. У этой организации есть свой сайт. На этом сайте есть вкладка нашего волонтерского проекта. И если ты хочешь задонатить, но при этом еще и что-то за это получить, а люди, обычно, именно так и хотят, то они переходят по этой вкладке на сайте и смотрят, что мы им предлагаем. Заказывают, а мы уже этот заказ обрабатываем и отправляем.
– А как распределяете средства? У кого-то есть друзья, и они в первую очередь пытаются помочь им, есть запросы от военных… Надо всего и много всем.
- Я этим не занимаюсь, Ukraine Aid Operations занимается этим направлением. Насколько мне известно, это работает очень-очень просто. Делается официальный запрос от воинской части, с подписями командиров, с печатью воинской части, где написано, что им нужно – начиная с медикаментов и заканчивая пикапами, дронами, мавиками. Запросов очень много. Важнейший критерий отбора – местонахождение воинской части. В приоритете сейчас Восточное направление.
Мои друзья, например, были на Луганском направлении и просили три мавика. Ребята сделали официальный запрос, я обратился к организации, потому что там горячо и им это нужно прямо сейчас. И Ukraine Aid Operations помогли. Дали не три мавика, а один, потому что очередь из запросов большая, но все же помогли.
- А какие у вас сегодня желания? Чем вы живете?
– До войны я хотел купить квартиру, чтобы обустраивать свой семейный уют. Но этого не случилось. Впрочем, это не значит, что эта мечта у меня пропала, она есть.
Пока идет война, очень сложно что-либо планировать. Сложно вообще думать о дальновидном будущем. Все сейчас такое шаткое.
У меня, наверное, как и у всех – обычные желания. Я хочу иметь свою семью, детей, хочу иметь свой уют. Мир в стране. Хочу быть действительно хорошим актером, востребованным в своей профессии. Хочу быть полезным для нас. Но какой-то конкретики сейчас нет.
- Вот вы говорите о своем доме – это уже конкретика. Чем старше мы становимся, тем больше хочется иметь свою опору.
– Это правда. Это все приходит с опытом, конечно. Потому что раньше в приоритетах стояли совсем другие вопросы. А с опытом я понимаю, что это важно.
Влад говорит, что заказы на их творческие экспонаты есть от Канады до Японии. Фото: личный архив Никитюка