Меньше чем за год до гибели, в октябре 1920 года, Николай Гумилев в сопровождении своей подруги Ирины Одоевцевой отправился в церковь: внезапно вспомнил, что сегодня день рождения Лермонтова, и решил заказать по нему панихиду. ("Мы с вами наверно единственные, которые сегодня, в день его рождения, помолимся за него. Никто, кроме нас с вами, не помянет его… Когда-то в Одессе Пушкин служил панихиду по Байрону, узнав о его смерти, а мы по Лермонтову теперь").
А вернувшись из церкви, Гумилев сказал Одоевцевой: "Совсем недавно, неделю тому назад, я видел сон. Нет, я его не помню. Но когда я проснулся, я почувствовал ясно, что мне жить осталось совсем недолго, несколько месяцев, не больше. И что я очень страшно умру. Я снова заснул. Но с тех пор нет-нет да и вспомню это странное ощущение…" Тут же добавил: "Конечно, это не предчувствие. Я уверен, что проживу до ста лет". Но внезапно перебил сам себя: "Скажите, вы не заметили, что священник ошибся один раз и вместо "Михаил" сказал "Николай"?"
Самого романтического из поэтов Серебряного века убили, когда ему было 35. Он утверждал, что у каждого человека есть свой внутренний психологический возраст. Утверждал, например, что его жене Анне Ахматовой сначала было 15 лет, а потом сразу стало 30. А про себя он говорил, что ему 13. Многие его стихи, особенно ранние, действительно кажутся написанными не юношей, а почти ребенком. В его страсти к экзотике, к приключениям, к подвигам и славе чудится что-то мальчишеское.
И ранняя героическая смерть вполне вписывалась в биографию такого человека.
Гумилев родился в 1886 году в Кронштадте. И этот же город сыграл роковую роль в его гибели. Весной 1921-го там произошло вооруженное восстание балтийских матросов и жителей против большевиков. Гумилев и до того новой власти, мягко говоря, не симпатизировал. Уже Февральский переворот 1917 года стал для него потрясением, а Октябрьский он не принял вовсе. Вспоминали, как в июле 1918-го он услышал крик газетчика: "Убийство царской семьи в Екатеринбурге!", схватил газету, всмотрелся в нее… "Проникновенно перекрестился и только погодя сдавленным голосом сказал: "Царствие им небесное. Никогда им этого не прощу".
После Кронштадтского восстания забурлил весь Петроград. Как пишет биограф Гумилева и его жены Анны Ахматовой Ольга Черненькова, "Гумилев был привлечен к борьбе с большевиками: он должен был раздавать листовки на бастующем Петроградском заводе изоляторов, затем создать пятерку из верных людей на случай, если восстание перекинется в Петроград. Гумилев все исполнил. Ему выдано было 100 000 рублей на технические надобности, которые он раздал участникам пятерки".
Но восстание в Кронштадте, пусть и не сразу, было подавлено новой властью. И вслед за этим она начала люто преследовать неблагонадежных: начались аресты и репрессии. В частности, случился процесс по делу "Петроградской боевой организации", которую возглавлял профессор Владимир Таганцев. В результате были расстреляны десятки человек, которые якобы были к ней причастны.
Существовала ли эта организация вообще? Есть версия, что дело было полностью сфабриковано и заговор "группы Таганцева" - плод фантазии чекистов. Историки спорят и о том, какова была степень реального участия Гумилева в контрреволюционной деятельности. Может (если заговор был), он просто знал о нем и не сообщил властям?
Одоевцева вспоминала, что он рассказывал ей, что и правда является заговорщиком, что она видела у него пачки кредиток. Еще говорили, что он чувствовал слежку. И думал об отъезде за границу, но не ради того, чтобы спастись от ареста и гибели - эту опасность он, кажется, до конца не осознавал. Просто все происходящее в стране действовало на него угнетающе. Однажды во время зимней прогулки, когда "волны снега неслись в лицо, а ноги тонули в сугробах", он с тоской сказал Немировичу-Данченко: "Да ведь есть же еще на свете солнце и теплое море и синее-синее небо. Неужели мы так и не увидим их… И смелые, сильные люди, которые не корчатся, как черви, под железною пятою этого торжествующего хама. И вольная песня и радость жизни".
За считаные часы до ареста Гумилев принимал у себя дома поэта Владислава Ходасевича и "был на редкость весел. Говорил много, на разные темы. Мне почему-то запомнился только его рассказ о пребывании в царскосельском лазарете, о государыне Александре Федоровне и великих княжнах. Потом Гумилев стал меня уверять, что ему суждено прожить очень долго".
Ходасевич засиделся у него до ночи, а после того как ушел, Гумилева арестовали. Из тюрьмы он передал записку - просил прислать Евангелие и "Илиаду". Книги привезли, но вскоре отобрали.
За судьбу Гумилева беспокоился Горький, лично обращался к Ленину. Ходили слухи, что тот ответил: "Мы не можем целовать руку, поднятую против нас". С другой стороны, вспоминали, как сам Горький рассказывал: Ленин лично гарантировал ему, что никто по этому делу расстрелян не будет…
Похоже, и сам Гумилев, и многие его оставшиеся на свободе друзья не верили, что исход будет катастрофическим. Но 26 августа арестованных по "делу Таганцева" расстреляли, а 1 сентября сообщили об этом в "Правде", и это стало шоком для всех.
До сих пор неизвестно место, где прошла казнь (есть три версии и соответственно три места под Петербургом, где она могла состояться, самое вероятное - Бернгардовка, ныне микрорайон в городе Всеволожске). И о том, как проходил расстрел, строят догадки. Но точно известно, что Гумилев перед расстрелом не выдал никого. И что на стене камеры, где его содержали, оставил надпись: "Господи, прости мои прегрешения. Иду в последний путь. Н. Гумилев".
…Что касается предчувствий, они не покидали и Анну Ахматову. 16 августа, за неделю до расстрела, внезапно написала совсем пророческие стихи:
Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.
|
СЛОВО - ПОЭТУ
Сегодня, я вижу, особенно
грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки,
колени обняв.
Послушай: далеко, далеко,
на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность
и нега дана,
И шкуру его украшает
волшебный узор,
С которым равняться
осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге
широких озер.
Вдали он подобен цветным
парусам корабля,
И бег его плавен, как
радостный птичий полет.
Я знаю, что много
чудесного видит земля,
Когда на закате он
прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки
таинственных стран
Про черную деву,
про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго
вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во
что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про
тропический сад,
Про стройные пальмы, про
запах немыслимых трав…
- Ты плачешь? Послушай…
далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ