Правозащитник Александр Павличенко: В Международном суде могут быть эпизоды «Буча», «Мариуполь» и, думаю, «Изюм»
Более двух десятков правозащитных организаций в Украине объединила глобальная инициатива T4P – «Трибунал для Путина». И каждый день развязанной Россией войны усиливает надежду, что суд свершится.
О том, как собирают доказательства военных преступлений, как работает Международный уголовный суд и когда может начаться процесс, мы говорим с исполнительным директором Украинского Хельсинкского союза по правам человека Александром Павличенко.
Мониторится каждая локация
Александр Павличенко. Фото: helsinki.org.ua
- Александр Николаевич, ваша инициатива объединила широкое правозащитное сообщество. Когда она заработала и как организована работа?
– Мы начали работать со второй половины марта. Почти за шесть месяцев есть свой сайт, содержащий информацию со статистическими данными. И основное – наработанный материал, позволяющий делать аналитические выводы и готовить материалы, которые могут усиливать уже открытые уголовные производства.
У нас есть команда обученных документаторов, ежедневно мониторящих каждую локацию, затронутую российской агрессией. Документаторы разделены на группы и работают по местностям: Киев, Киевская область, Запорожская, Харьковская, Херсонская...
Все данные из собранных хроник преобразуются в факты и вносятся в базу данных. Так, на сегодняшний день имеем 19 734 общих кейса.
– Что представляет собой один кейс?
- Возьмем для примера ситуацию с ракетными обстрелами дома в Харькове, когда погибли три человека и десять пострадали. Это один кейс, но в него персонифицированно вносится каждый частный случай последствий военного преступления.
Поэтому сейчас есть в базе данные о 4465 погибших людях, но вместе с тем - 2286 кейсов. Потому что кейс охватывает сиюминутную ситуацию, одно время, одну причину, одно место. При этом в нем конкретно обозначается каждое лицо с указанием отдельных маркеров, например, это дети или взрослые, другое. Такая методика позволяет установить всех потерпевших, показать масштабность преступлений и оценить их системность. Например, как часто обстрелам подвергаются гражданские объекты, приближены они к военным объектам или удалены от них.
Попадание в завод – это не военное преступление
– Почему приближение к военным объектам или удаление имеет значение?
– В конце апреля ракета попала в дом на столичной Лукьяновке. Россияне целили по заводу «Артем», который находится в 20 – 30 метрах от гражданского сооружения. Однако ракета прилетела именно в жилищный комплекс, погибла молодая женщина. Это квалифицируется как обстрел гражданского объекта. Мотивация россиян разрушить завод не исключает, что подобные преступления не будут подпадать под категорию военных, потому что намерения нанести ущерб именно гражданскому объекту здесь, вероятно, не было. Однако имело место применение неизбирательных обстрелов. То есть доказать факт совершения военного преступления в таких ситуациях сложнее.
– А если ракета попала в завод и там погибли люди? Разве это не считается военным преступлением?
- Помните, как ракеты попали в Киевский танковый завод, где погибли рабочие, ремонтировавшие технику? Это не военное преступление. Это преступление агрессии. Военные преступления являются серьезными нарушениями норм интернационального гуманитарного права, закрепленных в Женевских конвенциях от 12 августа 1949 года и определяемых в статье восьмого Римского статута. К таким преступлениям относятся, в частности, жестокое обращение с военнопленными и гражданским населением, а именно факты умышленного убийства, пыток, умышленного нанесения сильных страданий, серьезных телесных повреждений, незаконной депортации, взятия заложников, умышленного нападения на гражданское население и гражданские объекты, не являющиеся военными целями.
Не хватило политической воли
– Оценку преступлениям войны дает Международный уголовный суд (МУС) в Гааге. На Генассамблее ООН Владимир Зеленский потребовал создать Специальный трибунал для наказания России за преступление агрессии. Как может повлиять тот факт, что Украина не ратифицировала Римский статут?
- Украина начала сотрудничество с МУС в 2014 году. Тогда Верховная Рада обратилась в Гаагу с заявлением о признании его юрисдикции по поводу совершения преступлений против человечности высшими должностными лицами государства, которые привели к особо тяжким последствиям и массовому убийству украинских граждан во время протестов с 21 ноября 2013 года по 22 февраля 2014-го. А 4 февраля 2015 года Рада приняла постановление о признании Украиной юрисдикции Международного уголовного суда о преступлениях, совершенных высшими должностными лицами Российской Федерации и руководителями террористических организаций "ДНР" и "ЛНР".
Это правовое основание для расследования, которое МУС может осуществлять в Украине относительно фактов нарушения определенных в Римском статуте норм международного гуманитарного права. Однако МУС уполномочен рассматривать в отношении Украины исключительно преступления трех видов – военные преступления, преступления против человечности и преступления с признаками геноцида.
Преступления агрессии в контексте Украины суд не может рассматривать именно потому, что Украина не ратифицировала Римский статут.
– Что, по вашему мнению, помешало ратификации?
- Не хватило политической воли высшего руководства страны. Как в промежуток 2014-2019 годов, когда был предыдущий президент, так и до сегодняшнего дня. Этот вопрос следует адресовать политикам.
До 1998 года агрессивная война не считалась преступлением
– Не скажу за политиков, но юристы громко говорят о необходимости срочной ратификации Римского статута. Сейчас нам это поможет?
– Это не просто поможет. Это необходимое условие для того, чтобы мир помог нам создать международный трибунал по привлечению России к ответственности за преступление агрессии. Потому что сейчас у нас нет инструмента, чтобы наказать ее за нападение на Украину.
Агрессивные войны велись всегда и сейчас ведутся в мире. До 1998 г. такие действия даже не считались преступлением. Закрепление понятия "преступление агрессии" впервые было сделано в Римском статуте, а его точное определение закреплено в 2010 году во время конференции в городе Кампале.
Это определение отражено в статье 8bis Римского статута. И вот все понимают, что Россия является преступным государством, но мы не можем привлечь ее за это к ответу, потому что на национальном уровне у нас есть только статья 437 Уголовного кодекса, предусматривающая индивидуальное наказание за планирование и ведение агрессивной войны. А высшие должностные лица государства-агрессора наделены функциональным иммунитетом.
Вот какую проблему породило нежелание ратифицировать Римский статут.
– Следовательно, если ничего не изменится, трибунал может быть только по военным преступлениям. Пусть хоть так. На вашем сайте сказано, что в некоторых регионах T4P собрала больше фактов о военных преступлениях, чем правительство Украины. Вы передаете их в правоохранительные органы?
– Речь идет о количестве похищенных россиянами лиц в Херсонской области. Это активисты, представители местных органов власти. У нас во многих областях, в том числе и в Херсоне, работают приемные, которые сейчас занимаются документированием фактов совершенных преступлений. Поэтому у нас есть надлежащий доступ к источникам информации, сообщающим о таких случаях. Конечно, мы передаем все полученные данные в правоохранительные органы.
У МУС свои стандарты работы с фактами
– Вы документируете военные преступления, правоохранители документируют. Не происходит ли дублирование?
- Собирая информацию о военных преступлениях, мы дополняем ее индивидуальными интервью, ищем подтверждение в разных источниках или через непосредственные контакты с потерпевшими или свидетелями.
Когда речь идет о правоохранительных органах, то они собирают и документируют факты в рамках уголовных производств. У нас – это информация, у них – доказательная база по делам. Это разный контекст.
- Многие общественные организации, юридические объединения, просто адвокаты тоже говорят, что документируют военные преступления с целью передачи кейсов в МУС. Не случится ли так, что в Международный уголовный суд поступит слишком большой массив информации об одних и тех же событиях?
- Думаю, этот массив в Гаагу никто особо передавать не будет, потому что у МУС свои стандарты работы с фактами подтвержденных преступлений. Они получают информацию из первых рук – от потерпевших, жертв. Документирование, которым занимается ряд организаций, скорее может быть вспомогательным для национальной правоохранительной системы.
Что касается расследования преступлений, являющихся нарушениями международного уголовного права, то согласно принципу комплиментарности происходит передача юрисдикции по расследованию отдельных дел в МУС. Так как на национальном уровне нет возможности привлечь к ответственности первых лиц России, нет возможности собирать доказательства на временно оккупированной территории. А МУС имеет более широкие возможности.
– То есть просто сложить в файл или в конверт и переслать в МУС собранную кем-то и доказательную базу нельзя?
- Переслать можно, и это неоднократно делали за последние шесть – семь лет. Только Украинский Хельсинкский союз сделал семь или восемь представлений в МУС на разные темы. Мы знаем, как это делается, какими документами дополняется и сопровождается. Последние представления в течение четырех лет мы делали вместе с Офисом генерального прокурора. Они качественные, отшлифованные, юридически обоснованные.
– Какова судьба этих представлений?
- Надо понимать, что у МУС нет такого принципа, как в нашем Уголовно-процессуальном кодексе: есть заявление о преступлении, его необходимо регистрировать и начинать расследование. МУС из всего массива может лишь составить картину относительно системности военных преступлений. Но ни один из наших кейсов, насколько я знаю, до введения суд не принял. Поэтому они ждут должного расследования в национальных правоохранительных органах.
Военные преступления не имеют срока давности, и дела по ним не закрываются.
Что такое «вне разумного сомнения»
– Не очень оптимистично звучит. На уровне простых людей, не посвященных в юридические тонкости, есть огромные надежды на Международный уголовный суд.
– Надо понимать, как работает МУС. Он не восстанавливает справедливость по всем случаям и не наказывает всех, кто совершает военные преступления. Но очень важно, что он направлен против высшего руководства государства, которое принимает решение и несет ответственность за содеянное. Этот суд судит не убившего или изнасиловавшего солдата, а того, кто отправил этого солдата на войну.
Прежде чем рассматривать дело, МУС определяет количество эпизодов, принимаемых к рассмотрению. За 20 лет работы по каждому делу это был один, два или три эпизода.
В Украине может быть эпизод «Буча», где будут фигурировать максимально все факты военных преступлений, которые можно будет доказать непосредственными контактами с жертвами. Еще одним эпизодом будет «Мариуполь» и, думаю, эпизод «Изюм».
Впрочем, для нас могут сделать исключение. В ходе нескольких встреч мы разговаривали с главным прокурором МУС Каримом Ханом, и он сказал, что таких эпизодов по Украине может быть до шести.
В рамках этих эпизодов при расследовании будет действовать принцип доказывания «вне разумного сомнения». Это означает, что не может быть иного объяснения произошедшего, кроме того, что совершено преступление.
Потерпевшие не могут быть «освещены»
– Приведите еще раз конкретный пример.
- Предположим, были произведены обстрелы детского сада, погибли дети. Но может оказаться, что рядом с садом стояла ракетная установка, и преступление было вызвано ведением боевых действий. Это сомнение нужно снять, чтобы было признано безоговорочное военное преступление.
- Выходит, если в садик или больницу, которые временно отдали под расположение военных, попадет ракета, это не будет считаться военным преступлением?
– Нет. Поскольку разрушение гражданской структуры было вызвано пребыванием там военных, противник пытался преодолеть их сопротивление.
В практике МУС есть еще один нюанс. Все потерпевшие по делу не должны быть предварительно освещены на уровне средств массовой информации, а также фигурировать по уголовным делам. То есть, если речь идет о сексуальном насилии и жертва приобретет статус потерпевшей в национальном производстве, эти материалы, как правило, не могут быть переданы в МУС.
Международный суд выискивает частные случаи, которые еще не расследовались. Потерпевшие и свидетели получают специальную защиту до момента, когда их вызовут в суд и они скажут: этот военный делал то-то и то-то.
МУС собирает материалы на примере нескольких конкретных фактов и доказывает их масштабность и системность с подкреплением материалами национальных правоохранительных органов. Предположим, судья говорит: мы продемонстрировали вам 3 случая, а на самом деле их 3333, на национальном уровне открыто столько производств.
– Если МУС ведет собственные расследования, то какова роль всех тысяч ваших кейсов?
– В них есть контакты, есть персональные данные. Мы общались с представителями МУС, показали им базу, как ее можно использовать. Получили, кстати, высокую оценку, потому что база позволяет верифицировать информацию о фактах.
Для МУС, еще раз напомню, важна системность и масштабность преступлений. Например, что изнасилование – это постоянная практика, а не прихоть одного пьяного солдата. Они запросят нашу базу, а там сейчас 12 кейсов по изнасилованиям.
Суд по Югославии длился более 20 лет
– Сейчас идет документирование в Изюме. Озвучивается мнение, что нужно пригласить как можно больше представителей иностранных организаций, правоохранительных органов, чтобы они все зафиксировали.
– У иностранных экспертов не будет процессуального статуса. Никакое иностранное представительство – ООН или Красный Крест – не может приехать и начинать сбор доказательств. Это исключительно прерогатива национальных правоохранительных органов. Сейчас вносятся изменения в законодательство, чтобы МУС получил полномочия расследователей.
- Жандармы из Франции работали же в Буче.
– Жандармы работали не как правоохранители, а как консультанты. Работала лаборатория ДНК по установке погибших. Но они не совершали никаких процессуальных действий.
– Чтобы Международный уголовный суд начал свою работу, должна закончиться война?
– Нет. Суд прямо сейчас может проводить расследование, и это частично происходит. МУС уже посылал в Украину своих офицеров для сбора информации.
- У России будет на процессе адвокат?
– Конечно, там соблюдена вся процедура с элементами защиты, правового представительства. Адвокат может быть нанят Россией, а может быть предоставлен судом.
И еще один нюанс: у МУС нет института заочного осуждения. Обвиняемые должны сесть на скамью подсудимых.
- Пусть очень-очень ориентировочно, когда можно ожидать приговор?
– МУС работает не быстро. Мы не можем прогнозировать, когда начнется процесс. А что касается решения, то они принимаются на протяжении и 10, и 15 лет. Суд по бывшей Югославии с осуждением всех причастных к совершению преступлений длился более 20 лет.
– Но за такой промежуток времени Путин и его компания могут не дожить до трибунала.
– Когда начинался процесс по Югославии, никто не верил, что Слободана Милошевича будут судить. Но он оказался на скамье подсудимых и умер в камере тюрьмы в Гааге. Да, это происходит.
Какие сценарии будут относительно событий в Украине, то на гипотезы не стоит тратить время. Сейчас мы имеем дело с огромной страной, шантажирующей мир ядерной кнопкой, и это другая история. Но суд будет работать и будет принимать решение. Когда это произойдет, мы не знаем. Как случится – увидим.
– Наша сакральная фраза: «они за все заплатят!» После решения МУС можно ожидать репараций?
– МУС не выносит решения о репарациях. Это должно быть политическое решение на уровне ЕС или ООН, когда сформируются условия заключения мира и Украина выступит с консолидированной претензией, которая будет иметь четкое материальное оформление. К примеру, Россия должна возместить один триллиард или три триллиарда.
Откуда возьмутся деньги? Должен быть выработан международный инструмент, по которому средства на возмещение могут быть взысканы, например, с замороженных за рубежом российских активов – золота, валюты. Возможно, будут определены отчисления по продаже российских энергоносителей и т. д. Это вопрос техники и политических договоренностей.
Но сначала Украина должна добиться победного результата в этой войне.
По образованию филолог, работал в Киевском государственном университете, затем в Министерстве иностранных дел - в отделе информации.
На протяжении 10 лет являлся руководителем Бюро информации Совета Европы в Украине. 15 лет осуществлял координацию и управление проектами Совета Европы в Украине. Занимал должность директора «Украинского фонда правовой помощи».
Является составителем и соавтором ряда изданий по вопросам прецедентной практики Европейского суда по правам человека, пособий по вопросам информационного права, изданий по вопросу предоставления бесплатной правовой помощи.
С декабря 2013 года работает в Харьковской правозащитной группе. С октября 2017 года – исполнительный директор Украинского Хельсинкского союза по правам человека.
