Виктор Янукович: "Я бы не допустил отделения Крыма"

Публикуем расшифровку интервью Виктора Януковича иностранным журналистам:

- Украина очень разнообразная страна. На западе Украины свои структуры экономики. На этой территории свои корни развития. Здесь очень много противоречий взглядов, среди этих всех людей, которые их населяют. История формирования этих регионов сделала так, что появились эти противоречия.

Не случайно около сорока процентов населения страны поддерживают идею федеративного устройства государства для комфортного развития территорий. Федерализация не несет угроз для развала государства. Наоборот, объединяет интересы многих людей и создает для них и их потомков условий развития. Культуры, которую они исповедуют, язык, на котором они говорят. В Федерализации заложены глубокие основы демократического общества. Противоречия, которые возникли в последнее время в Украине, нельзя закрывать на них глаза и уши. Надо услышать людей и постараться их понять.

Яркий пример тому - та боль, та трагедия, которая произошла с Крымом. С которой очень трудно сегодня согласится. Это яркий пример того, как население такого крупного региона, на протестных настроениях провело референдум. И вышло из состава Украины. И я лично не могу с этим согласиться.  Если бы это было при мне, я бы постарался этого не допустить.

Как вы относитесь к тому, что Крым присоединился к России?

- Как я могу, как президент Украины, к этому относится? Когда разваливается страна. Те процессы, которые сейчас проходят на востоке и юге Украины, к ним нужно относиться очень серьёзно. И все, что произошло с Крымом – это заслуга нынешних правителей Украины. Это их радикальная позиция по отношению к русскому языку, русскоговорящему населению. Попытка диктовать им, как им нужно жить, привело к тому, что люди, проживающие на этих территориях, выступили с протестами. Это форма протеста вылилась в референдум. Только националисты со своими радикальными подходами способны были достичь такого результата. Разделения страны.

Президент Путин сказал, что вы обратились к России с просьбой об использовании вооруженных сил РФ для защиты жизни и здоровья граждан Украины?

- Я это сделал не случайно. Я сам стал объектом нападения бандитов. По всей стране разъезжают вооруженные банды. Они, в том числе, преследовали и меня. Они стреляли из автоматического оружия по моему кортежу. Ранили моего офицера. Я об этом сказал и попросил (о российской помощи) не случайно: разгул бандитизма националистов, имеющих фашистские корни, допускать нельзя. И на это нужно было среагировать намного раньше, когда мы еще проводили переговоры в Киеве. Я неоднократно говорил, что вооруженные радикалы не слушают никого – ни власть, ни оппозицию.

Развитие этих событий, когда вооруженным, насильственным путем происходит смена власти, не должно поощряться. Этих людей нельзя называть активистами. Это - бандиты, которые занимались и занимаются мародерством, убивают людей.

Если жизни и здоровью украинцев на востоке страны угрожает опасность, означает ли это, что Россия должна и там использовать свои вооруженные силы для их защиты?

- Считаю, что сегодня власть имеет проблему, которую нужно решать. Сегодня не проблема президентских выборов. Сначала нужно разобраться с устройством государства, найти консенсус с гражданами Украины, со всеми регионами. И это может сделать только референдум. Референдум – это путь к конституционной реформе. Только конституционная реформа может снять противоречия, а затем – выборы.

Граждане на всеукраинском референдуме должны принять решение, каким быть государству: унитарным, федеративным. Каким должно быть государственное управление: парламентское или президентское. И только после этого назначать президентские или парламентские выборы. Поспешность с выборами – это путь к дальнейшей дестабилизации ситуации в стране. И это несет угрозу раскола государства.

Выборы президента назначены на 25 мая. Ваше отношение к этому действу. Насколько выборы могут быть прозрачными, честными? Легитимны ли?

- Для начала нужно посмотреть, при каких условиях нынешние правители пришли к власти. Здесь законности и конституционности нет, и не было никакой. Поэтому легитимность этих выборов остается под большим вопросом. Думаю, они не пойдут на пользу государству, людям. И не пойдет на пользу партнерам Украины, как на западе, так и на востоке.

У меня много есть источников информации, в том числе и в среде, так называемых нынешних правителей, которые сомневаются, нужно ли было начинать с проведения этих президентских выборов. Особенно в ситуации, когда нет определенности, каким должно быть государство.

И явка на этих выборах, и голосование будут вызывать очень большие вопросы.

Кто давал приказ 20 февраля стрелять в людей на Майдане?

- Когда начали стрелять снайперы, мы проводили переговоры. Около суток с представителями трех стран, так называемым Веймарским треугольником – Германией, Францией, Польшей, - беседовали. Началась стрельба. Она велась с тех зданий, которые тогда контролировались оппозицией.

Сразу после подписания соглашения 21 февраля я начал выполнять ту часть обязательств, которую брала на себя власть. Тогда  я дал указание правоохранительным органам отступить от Майдана и начать отправку спецподразделений в места постоянной дислокации. А в ответ радикальная часть Майдана отвечала стрельбой.

Я никогда не давал никаких указаний стрелять. И, насколько мне известно, тем правоохранителям, которые защищали госучреждения, оружие не выдавалось. Мой принцип - никакая власть не стоит капли пролитой крови. Это было и в 2004 году, и сейчас.

В 2004 году я не допустил столкновений. Сказал своим сторонникам, чтобы они отступили. И на этот раз я не изменил своим принципам.

У меня рука не поднималась предпринять решительные действия по отношению к Майдану. Я не мог этого сделать. Это противоречило моим принципам.

Но Майдан делился на две части. Одна часть – мирные протестующие, вторая - радикалы, по которым власти и оппозиции необходимо было принимать совместное решение. Разоружить их. К сожалению, этого не произошло.

Во время Майдана были случаи, когда Беркут начинал активно оттеснять протестующих, разбирать баррикады, а потом, почему-то останавливался и отступал. Почему так было?

- Я очень хорошо помню каждый день и каждую минуту тех событий. Хочу напомнить, когда это произошло. Это произошло в тот день, когда колоны боевиков Майдана пошли на активистов Антимайдана. И в это время они инициировали столкновения. Тогда мы впервые увидели оружие, с которого они начали стрелять. Потом они начали захватывать одно за другим здания: Дом офицером, Дом профсоюзов… И захватили офис Партии регионов. Убили двух технических работников.

И тогда правоохранители вступили в бой. Но была рукопашная драка. Со стороны правоохранителей не было оружия. Радикалы стреляли. Были тогда и убитые, и раненные.

Тогда правоохранители тогда пошли в атаку на Майдан.  Они пошли на вооружённых бандитов.

Перед подписанием соглашения 21 февраля, вы звонили Путину. Он вам дал совет не отводить милицию с улиц, иначе последует анархия. Почему вы его не послушали?

- Я всегда привык выполнять те обязательства, которые беру на себя. Когда я поставил подпись под тем соглашением, я был обречен их выполнять. Звонок и разговор с Путиным был после того, как мы обо всем договорились. И я верил в том, что европейские партнеры выполнят свои обязательства. Никогда не предполагал, что это была ловушка для власти и президента. Уже в ту ночь меня начали атаковать боевики с оружием.

А как европейские товарищи пояснили свой отказ от обязательств?

- Я еще не потерял надежду. Мне кажется, что со стороны наших посредников сейчас должна быть элементарная этика. Вернутся к этому вопросу. В статусе того, как они меня считают. Я живой человек. Я поставил с ними свою подпись. Но с их стороны я не услышал слов осуждения действий радикалов. Не осудили, когда в мой кортеж стреляли. Они поставили перед собой цель дестабилизировать ситуацию.

Откуда взялся "Правый сектор", "Спильна справа" и прочие? Их готовили. Такие действия невозможно скрыть, замаскировать. Понятно, что боевиков накачивали деньгами. Неужели вы и ваши советники, службы, были слепы?

- Мы располагали информацией, самой различной. Но мы никогда не думали, что подобного рода вопросы, радикальные действия будут поощряться из-за противоречий, которые есть между партнерами, в данном случае это была Украина и Европейский союз, с которыми мы готовились подписать Соглашение об ассоциации и Зоне свободной торговли. Я был уверен, что мы должны были найти ответы на противоречия в наших торгово-экономических отношениях. Я об этом говорил открыто. Моя позиция была публичной. Я до сих пор уверен, что другого решения, кто бы ни был президентом, принимать было нельзя. Эта позиция была бы антинародной. Эта позиция противоречила бы национальным интересам Украины. Поэтому я не подписал это соглашение.

Да, была реакция. Реакция была эмоциональная. Действительно, было превышение полномочий со стороны правоохранительных органов. Но мы должны в этих вопросах разобраться и в этом есть и моя вина, и я ее с себя не снимал и не снимаю. Но позволять кучке бандитов диктовать 45 миллионам жителям Украины свою волю, с молчаливого согласия оппозиции и Европейского союза… Я думаю, это не придает авторитета, не придает легитимности тем правителям, которые сейчас в Киеве находятся. На мой взгляд Европа рано или поздно подойдет к решению тех вопросов, которые были подняты – в торгово-экономических отношениях, в треугольнике Европейский союз – Украина – Россия. Это придет неизбежно. В основу любой политики лежит экономика. И если решаются такие глобальные вопросы, как подписание соглашения о Зоне свободной торговли и ассоциации с таким крупным государством, как Украина, подходить односторонне, с позиций силы, диктата, лишать права и возможности государства выбирать себе партнеров или принимать решения, которые выгодны этому государству. Это позиция неправильная. Тем более, что мы не отказывались от рассмотрения вопроса подписания соглашения об ассоциации. Мы просили сделать паузу, разобраться, найти ответы на противоречия, которые у нас возникли. Они лежали на поверхности. Европа не выиграла бы от того, что рухнула экономика Украины. В этом была бы виновата Европа. Это невыгодно было ни Украине, ни Европе, ни России. В таких условиях, как предлагались. Нам нужно было разобраться спокойно без эмоций: какая же здесь роль России, почему Украина занимает такую позицию. Внимательно выслушать и проанализировать. Я говорил открыто. И не услышал противоречия.

Я три позиции озвучивал. Например, машиностроительный комплекс. По крупному он складывается из трех направлений. Это военно-промышленный комплекс, транспортное машиностроение и энергетическое машиностроение. Военно-промышленный комплекс не имеет никакого отношения к странам Европейского союза. Выпускаемая техника выпускается в полной кооперации с Россией и странами СНГ. А в этой отрасли работает около 500 тысяч рабочих. Это рабочие места, экономика. Сколько Украина потребляет этой продукции? Не более десяти процентов. Остальное потребляет Россия, страны СНГ и экспорт. Партнеры, кооперация – Россия, самый крупный партнер, и страны СНГ.

Энергетический комплекс. Те же самые позиции. По техническим стандартам Европа никогда не покупала, и не будет покупать, эту продукцию. Ее покупают Россия и страны СНГ. Транспортное машиностроение – тоже самое. Совершенно разные технические стандарты. В Европе узкая железнодорожная колея, в Украине и странах СНГ – широкая. Все остальные технические стандарты соответствуют России и странам СНГ.

Очень больной и очень крупный вопрос – сельское хозяйство. В Европе дотации на сельское хозяйство до 30 процентов. В Украине – в 10 раз меньше. Украинская продукция не может быть конкурентной. Если Украина открывает свой рынок на сто процентов и фактически без пошлин запускает европейскую продукцию, значит, украинский производитель свою продукцию не будет реализовать на территории своей страны. Она не будет конкурентоспособной. Она будет достаточно дорогая. А Россия, в свою очередь, защищая рынок от реэкспорта украинского, поднимает пошлины и таким образом разрушает фактически наш рынок. Поэтому мы не могли пойти на такое соглашение. Оно было нам экономически невыгодно. Нам надо было найти такое решение, совместно с Россией, Европой, это было наше предложение. А реакция на наше предложение была сначала эмоциональная, а потом она переросла в радикальные действия, которые поощрялись западом.