Через месяц в Антарктиде начинается лето и туристический сезон. Директор Национального антарктического научного центра (НАНЦ), ученый-биолог, бывший боец «Айдара» Евгений Дикий рассказал KP.UA о летнем сезоне на самом южном континенте, о буднях полярников и о своих достижениях в должности.
– Через месяц в Антарктиде начинается лето. Чем летняя экспедиция отличается от зимней?
– Сейчас мы вынуждены отменить работу сезонных отрядов – экономим. Работает только зимовочный состав. Очень много научных исследований проводилось именно во время этого летнего антарктического сезона. Зимовочный состав – это такие true-полярники, которые проводят там до 13 месяцев. Это команда жизнеобеспечения – врач, повар, дизелист-электрик, системный механик и администратор связи-айтишник, и от семи до девяти ученых – преимущественно геофизики, метеорологи и биологи. Они отвечают за непрерывность проводимых десятилетиями исследований. Это часовые Антарктиды.
А летний отряд – это «охотники» и «собиратели». Они приезжают на два-три месяца. На станции они только спят и едят – постоянно на лодках, на островах, где отбирают образцы для исследования в Украине, в том числе по заказу наших институтов.
– Чем отличается летняя Антарктида от зимней?
– Зимой температура сейчас не падает ниже –30. А летняя температура – это постоянные переходы вокруг нуля: от –5 до +5. И хотя по антарктическим меркам это очень "тепленько", это не значит, что там курорт. Там практически 100% влажность, 270 дней в году что-то падает - снег или дождь, ведь мы стоим на море. Также очень сильны ветры и очень порывисты. Поэтому мы не можем использовать восстановительную энергетику. Солнца там почти нет, а ветряные мельницы срывает такими ветрами. Поэтому вынуждены оставаться ретроградами и жить на дизеле. Конечно, стараемся не слишком много его сжигать, но… Пусть простит нас Грета.
- Говорят, летняя Антарктида зеленая…
– Она не зеленая. Но по сравнению с тем, что было, она стала зеленеть. Это из-за глобального потепления. Цвета Антарктиды – это черные скалы, коричневые и множество переходов от белого к синему – это цвет льда, морской воды. Не 50, а 550 оттенков синего, бирюзового, белого, голубого... Но в последние годы появляется все больше зеленых вкраплений - разрастаются мхи и целых два вида цветочных растений, которые выживают в этих условиях. В Украине, например, 1400 видов цветочных растений. Раньше этих вкраплений не было, но пока их мало.
– О чем свидетельствует температурный рекорд в июле, когда температура в Антарктиде поднялась до +9?
– Это плохо. Антарктида тает. Это большой морозильник. Чем теплее, тем быстрее этот процесс проходит. Мы это наблюдаем и даже слышим. Там абсолютная тишина, и время от времени можно услышать такие звуки, как снарядный взрыв – это отвалился очередной кусок льда и упал в море. Каждое лето их становится все больше и больше. У нас отваливаются здоровенные глыбы, размером с дом.
– В декабре стартует туристический сезон в Антарктиде. Кажется, полярники не очень любят туристов из-за возможного вреда для экосистем?
– Я бы с вами не согласился. Для зимовочного отряда, который год не видел людей, туристы – это счастье. Это праздник на станции. А по поводу влияния на экосистемы – не забывайте, что антарктический туризм, пожалуй, лучше всего регулируемый. Там нет диких туристов. Ассоциация антарктического туризма устанавливает очень жесткие правила посещения. Для станции это не только общение с людьми, это еще витамины. Фрукты и овощи год в морозильнике лежать не могут, поэтому капитанам делаем заказ на доставку свежих.
– Как проводится отбор людей в экспедицию в Антарктиду?
– Мы проводим отбор на конкретные должности – это не набор в поход. В первую очередь мы ищем профессионалов. Очень много записывается романтиков, я по-человечески их очень хорошо понимаю, но если они не обладают необходимыми специальностями, то в Антарктиду – только туристом, а не в составе оплачиваемой государством экспедиции. Реально тяжело вздыхаем над половиной анкет – человек то, может, и хороший, но хороший человек – это не профессия. Далее – отсутствие хронических заболеваний, поскольку при обострении на зимовке эвакуировать из Антарктиды на материк сложно, а то и невозможно. Там есть врач, но какой бы хороший он ни был, это только медкабинет, а не многопрофильная больница. Однажды нам пришлось эвакуировать полярника с острым аппендицитом – врач прооперировал, но пошли осложнения. Он жив только потому, что нам повезло – на соседней американской станции как раз стоял их ледокол. Они его пригнали, отвезли с врачом на ближайший аэродром на острове в 500 км, а чилийцы туда пригнали военный борт, чтобы его доставить в больницу. Если бы рядом не было ледокола, история могла бы закончиться по-другому.
Третий этап отбора – пройти психолога. Сложно прожить год в условиях изоляции и закрытого коллектива, когда весь мир за 15 тысяч км. Не все способны выдержать полгода тьмы. Это называется сенсорная депривация – когда долгое время не получаешь никаких впечатлений.
– Что мотивирует людей ехать в Антарктиду, кроме науки? Ездит ли туда кто-нибудь, как, например, на заработки?
- Я такого не видел - денег там на самом деле не такой уж и вагон. Мы в 2020 году впервые за 20 лет добились повышения зарплаты. Полярники на станции получали 2000 долларов, но сейчас из-за изменения курса гривны к доллару эта сумма уменьшилась. Это не фантастика в таких условиях, но это уже адекватная компенсация и конкурентная зарплата. Мы хотя бы сняли вопрос дефицита рабочих специальностей – ученые всегда в очереди стоят к нам, а вот найти хорошего дизелиста или механика, предлагая на морозе 500 долларов, было очень сложно. Но зарплата зафиксирована в гривнах, а вы сами видите, что произошло с курсом после 2022 года. Но в любом случае семьи не голодают, пока люди на станции.
Ключевая мотивация у этих людей – это все-таки Антарктида, новые впечатления – это как в космос слетать. Все, кто идет к нам на работу, – это романтики. Нам только нужно отобрать наиболее профессиональных из них.
– Нам полярники рассказывали, что они чувствуют себя в Антарктиде, как дома. Все ли можно с собой из дома привозить в Антарктиду, например, можно ли взять любимый кактус или морскую свинку?
- К несчастью, не все. Животные исключены. Они могут завезти какую-нибудь болячку, которая у них на материке проходит легонько, но у антарктических животных к ней нет иммунитета. И у них начнется эпидемия, как у нас – с ковидом. Растения можно, если есть оранжерея с полностью закрытым циклом – на гидропонике. Тогда можно даже свежие овощи выращивать. Мы над этим работали перед войной. Теперь все на паузе.
Интересно, что в Антарктиде животные не пуганы - они не боятся человека, поскольку не знают, что вот это двуногое – страшный хищник, уничтоживший чуть ли не наибольшее количество видов животных и растений за всю историю планеты. Они видели только научных работников или туристов под очень хорошим контролем. Недавно был интересный эксперимент в Африке. Ученые прокручивали разные звуки животным на водопое и наблюдали за стрессовой реакцией. Звуки человеческого голоса даже шепотом вызывали гораздо больший страх у всех животных, чем рев тигров. Антарктида – это их территория, они это знают, а морские котики, например, даже могут быть агрессивными. Ты идешь по их территории, и вдруг – гав на тебя! А пингвины, напротив, могут собраться вокруг тебя и изучать, что это за незнакомая штука у них на острове высадилась. Меня они дергали за штаны и даже развязали шнурки. Это с головой компенсирует невозможность взять с собой кошку или собачку.
– Насколько вообще можно считать наших ученых продвинутыми, например, в мировых рейтингах?
- Ну, простите, это смешной вопрос. Для начала стоило бы поинтересоваться, сколько денег вкладывается в науку в других странах и сколько у нас. Наука – это дорогостоящая вещь. Вкладывать какие-то забавные копейки, которых едва хватает на проживание, и после этого ожидать топ-рейтингов… Но, несмотря на то что у нас наука ужасно ограничена именно ужасным недостатком финансирования, отдельные ученые ухитряются даже в таких условиях быть конкурентоспособными.
По Антарктиде среди ученых мы поднялись на 32-е место. Хотелось бы быть в топ-20. Но при существующем финансировании это означает, что реальная польза от одного нашего ученого гораздо выше, чем от его западного коллеги. Нехватка средств и плохой менеджмент мы компенсируем талантами и упорством. Как и на войне.
– Вы пришли на эту должность в 2018 году. Удалось ли достичь поставленных целей?
- Частично. Я не ожидал, что именно в мою каденцию попадет сначала пандемия, а потом большая война. Я с горькой ухмылкой вспоминаю момент, когда назвал себя кризисным менеджером. Тогда мои предшественники обрушили тендерные процедуры, и экспедиция была под угрозой. Надо соблюдать осторожность в выражениях. Даже не подозревал, насколько кризисным менеджером мне придется быть. Да, чтобы на одного директора и ковид, и большая война – это и врагу не пожелаешь. Но справляемся.
Значительную часть реконструкции нашей старенькой станции удалось сделать. Кое-что даже сейчас во время войны мы завершаем. Ресурс станции продлен на пару десятков лет. Также мы купили ледокол «Ноосфера». 2021 год стал годом восстановления украинского научно-исследовательского флота после 20-летнего перерыва.
Мы существенно поднялись в научном рейтинге – каждый год на несколько позиций. Мне удалось превратить антарктический центр из логистического учреждения в научное. Также я открыл Антарктиду для украинок. До этого 20 лет был жесткий запрет женщинам работать в Антарктиде. Говорить это цивилизованному миру даже смешно – это то достижение, которым мы не гордимся перед коллегами. То, что мы в 2018 году пустили женщин в Антарктиду – это примерно то же, что сказать «мы научились чистить зубы». Но для Украины это действительно стало событием.
- Какие стереотипы или мифы о полярниках вы больше всего не любите?
- О шапках-ушанках и постоянном "бухании" спирта. Это советский стереотип о Севере, куда ехали за длинным рублем. Здесь нет ничего общего с нашей антарктической реальностью. Также мы опровергли стереотип, что Антарктида – это царство мужчин. Ну и стереотип не о полярниках, а об Антарктиде – знаете, как задолбали "белые медведи"? Объяснять людям разницу между Арктикой и Антарктикой – это меня больше всего утомило. Только недавно меня отпустило – когда Швеция начала информационную кампанию, чтобы ее не путали со Швейцарией. Я понял: если у них так стоит проблема, то грех обижаться, что постоянно путают Арктику с Антарктикой. У нас даже среди депутатов мало кто смог ответить на вопрос, почему белые медведи не едят пингвинов.
P.S. О том, как ученые-полярники защищают Украину в рядах ВСУ, читайте в следующем нашем материале.