Наше интервью с Евгением Хмарой мы записывали еще до того, как его обокрали в поезде по дороге из Чехии – у пианиста украли оборудование для выступлений стоимостью 8 тысяч евро и кучу студийных записей, которые не вернуть. Но, как говорит Евгений, это ничто по сравнению с тем, что теряют сегодня украинцы из-за войны россии против Украины.
С пианистом-виртуозом мы поговорили о его благотворительных концертах в Европе, коллаборации с Ириной Федишин и радостной новости – Евгений и его жена, певица Дарья Ковтун, ждут третьего ребенка.
- Женя, вы выступаете за границей и на площадях, и даете благотворительные концерты. Где я вас сейчас застала?
- Хочу начать с того, что я, как мужчина от 18 до 60, получал разрешение от Министерства культуры на выезд из Украины. Первые полтора месяца войны я был в Украине, дал 23 концерта для военных, переселенцев, детей.
А потом понял, что нужно ехать за границу, потому что там можно собрать деньги на помощь нашей стране. Но самая первая и главная миссия – это все же информационная: быть с Украиной, говорить об Украине, о нашей ситуации. Ибо в Италии, например, действительно приходилось отстаивать позицию нашей страны и нашего президента, поскольку итальянские студенты приравнивали его, условно говоря, к путину.
Говорили, что он губит наши жизни, и ради чего – они не понимали. Они считали, что можно отдать часть нашей территории россии, и война закончится.
Я предложил им представить, что к ним прилетели марсиане, чтобы не говорить о ком-то конкретно, и попросили «по-дружески» отказаться от своей вкусной еды, музыки, языка, а если вы не согласитесь – вас просто уничтожат. И после этой формулировки им стало понятно, почему даже сантиметр нашей земли нельзя отдавать россии.
А сейчас я в Испании. У меня было два концерта в Марбелье, один в Мадриде и один в Валенсии.
– Кстати, вы как раз вспомнили о схеме выезда за границу. Потому что стоит кому-то из мужчин-артистов выехать на какой-нибудь концерт, как люди начинают писать – а как так, одним можно, другим нет. Видела, и у вас на странице интересуются.
– В моем случае оружием является музыкальный инструмент. В нашей ситуации, я думаю, каждый должен быть на своем месте. Это как в организме человека, например, мозг не может выполнять функции сердца и – наоборот.
Какой смысл просто сидеть в Украине только для того, чтобы быть здесь, когда, например, за первый визит в Европу я собрал 60 тысяч евро. Второй визит только начался, и уже собрано чуть больше 30 тысяч евро. Мы сейчас вместе с Ириной Федишин собираем деньги. И дальше будет больше. Это реальная помощь Украине.
Действительно, если сравнивать с какими-то артистами, которые собрали уже миллионы, 60 тысяч – это небольшая сумма. Но если каждый артист сможет собирать такие деньги, мы сможем победить еще быстрее.
– Куда идут эти средства? Вы сами приобретаете что-то адресно или передаете в какие-то фонды?
– До моих рук ничего не доходит. Например, 30 тысяч евро, собранные на концерте в Литве, были перечислены на счет ВСУ. Там стояли благотворительные корзины, все опечатано, по-другому нельзя.
А когда были концерты в Австрии, там еще и на законодательном уровне мы не имеем права брать какие-то деньги. У них есть фонд «Каритас», который занимается помощью Украине. Очень многим украинцам они помогают на месте в Австрии, часть денег они перечисляют на еду. То есть они не перечисляют деньги в Украину, а покупают то, что нужно, и пересылают в Украину.
- Вы уже упомянули Ирину Федишин, с которой сейчас даете концерты. Почему именно с ней объединились?
– Наверное, так было решено где-то сверху. Мы познакомились на одной телепередаче полгода назад, поработали, и все – как-то потерялись. Через неделю после начала войны я давал благотворительный концерт на железнодорожном вокзале во Львове. И потом мне позвонил по телефону муж Ирины, Виталий, и говорит: «Давай сделаем что-то вместе».
Я изучил песни Ирины, и фактически через несколько дней после этого разговора мы уже давали наш первый концерт для военных.
Мы разделили наше выступление: первая часть, условно говоря, моя, вторая – это наша коллаборация с Ириной. Каждое наше выступление, конечно, заканчиваем Гимном Украины.
И мне очень неприятна ситуация, которая сложилась в информационном пространстве по отношению к ней.
– Да, хочу об этом спросить. Ибо этот хейт распространяется и на вас. На вашей странице в Инстаграме под анонсом вашего с ней выступления кто-то писал, что и на ваши концерты теперь не пойдет. Как вы на это реагируете?
– Думаю, пройдет время, и все все поймут. В этой ситуации с судейством на «Евровидении» почему-то ей больше всего досталось на орехи. Какая-то часть аудитории аргументировала это тем, что она самая популярная. Такой себе аргумент. А когда еще и начали писать какие-то гадкие вещи ее детям, ей лично – «не выходи на улицу, потому что я тебя изнасилую» – просто нет слов.
Ирина всю свою жизнь поет на украинском языке. Творчество кому-то может нравиться, кому-то – не нравиться, но то, что в течение 15 лет своей карьеры она всегда пропагандировала украинский фольк, украинскую музыку, нельзя не принимать во внимание.
Голосование на «Евровидении» – дело субъективно-профессиональное. Если посмотреть оценки всех жюри в Европе, то все плюс-минус одинаковы. Поэтому тот хейт, который она получает, я считаю неприемлемым. Тем более в том виде, в каком он есть.
У нас сегодня один враг – это террористическая группировка под названием «россия». А когда начинается такой хейт в виде писем детям, что ваша мама такая-сякая, и сообщения типа мы тебя убьем – ну, простите, если мы хотим быть толерантной нацией, то если кто-то и совершил какую-то ошибку, надо учиться прощать.
Ирина и Виталий много помогают ВСУ. И за эту позицию их очень уважаю. В начале войны у нас были периоды, когда мы фактически вместе жили. Так вот представьте – 3 часа ночи, у Виталия телефон разрывается, звонят ребята из передовой, что им нужны броники, просят помочь. И он в 3 ночи начинает заниматься этим вопросом. И так все время. Они очень сильно ушли в волонтерство. Так что скажу, как есть – если есть люди, которые начали это делать ради пиара и своей выгоды, то они просто фигачили, по-другому это назвать не могу. Поэому как мужчина я не могу не вступиться за Ирину.
– Новая волна хейта на нее посыпалась еще и за ее слова о представителях ЛГБТ-сообщества. Но, по-моему, человек может иметь свое мнение по любым вопросам, и стоит дискутировать, а не оскорблять, обижать или угрожать лишить жизни.
- Как жить и кого любить – это выбор абсолютно каждого. А внутренние ссоры ни к чему хорошему не приведут. Это, кстати, не только касается Ирины, это касается и политической истории. Пока не закончилась война, мы должны поддерживать власть, какие бы ошибки она ни совершала, поддерживать, чтобы она все сделала для того, чтобы мы могли жить в Украине.
– Как вы сейчас выживаете? Есть ли какая-то финансовая подушка безопасности?
– Все это время мы без заработков, это абсолютный ноль. Да, финансовая подушка какая-то была, но она уже заканчивается. А иногда есть такие благотворительные выступления, на которые приходится немного тратить и своих денег.
Очень верю, что война закончится скоро и хоть какая-то активность вернется. Но, честно, сегодня даже говорить не могу о каких-либо корпоративах для заработка. Я даже не представляю себе, как в сегодняшних реалиях, когда в Украине идет война, можно выступать на таких мероприятиях. Сегодня благотворительность должна быть на первом месте.
– Ваша семья, жена и дети, ездят с вами или они остались в Украине?
- Мы с Дашей ждем третьего ребенка (улыбается). Уже скоро рожать, она сейчас в Киеве. Мы очень хотим рожать именно в Украине. Очень верим, что война скоро закончится и будет безопасно. Но если война будет идти дальше, после рождения ребенка, если будет угроза жизни, думаю, отвезу ее и детей в Австрию.
– Как Даша чувствует себя? В такое время вынашивать ребенка нелегко прежде всего морально.
- Сейчас всем украинцам очень-очень тяжело. Даша настолько чувствительная женщина, что вся боль, которую переживает наша земля, кажется, отражается на ее теле. Первая и вторая беременность прошли легко, а сейчас это ей сложно дается. И Украине болит, и у Даши все тело болит. Но убежден, что у Даши настолько развита психосоматика, что как только закончится война, она сразу начнет и себя нормально чувствовать.
– Если сейчас посмотреть на все те дни, которые мы уже пережили, в какой момент было страшнее всего?
- Все же самый страшный момент – это утро 24 февраля. Этот момент отчеканился в сердце, душе, это никогда не забудется. В первые часы с начала войны мы пытались уехать из Киева. А когда увидели всю ту панику, количество ДТП на дорогах, все же приняли решение, что это наш дом и мы остаемся в Киеве.
Стыдно признаваться, но первые три дня реально не было веры, что все будет хорошо. Когда на второй день на Оболонь въехал танк, частично был разрушен дом на Харьковском массиве, думали, что уже все. Поэтому на третий день войны мы приняли решение все же уехать из Киева.
Поехали в непопулярном направлении – в направлении Харькова в Полтавскую область. Это Дашина колыбель, там живет ее дедушка, мы очень много времени проводили там до войны. Ехали по харьковской трассе, и здесь нам навстречу начинают лететь машины по встречной полосе, мигают фарами… Когда остановились, чтобы спросить, что случилось, нам говорят: «Впереди идет бой». Беременная жена, двое детей… Мы отъехали, переждали, а когда снова выехали на трассу, увидели полностью сожженную украинскую военную колонну. Как нам рассказывали, ее расстрелял российский вертолет. Здесь было очень страшно.
Потом мы пытались перебраться на запад Украины из Полтавской области, потому что начали говорить, что могут перекрывать переправы через Днепр. И если бы это произошло, мы остались бы отрезанными. Сначала переехали в Александрию, в эту же ночь была напряженная ситуация в Энергодаре, а это в 150 км. А когда уже проезжали мимо Умани, прямо перед нами очень низко шли два российских бомбардировщика в направлении Житомира. Думаю, гораздо больше людей чувствовало себя еще хуже, чем мы, но все равно это были страшные моменты.
Евгений Хмара с женой Дашей и детьми – Верой и Николаем. Уже совсем скоро у пары будет еще один малыш. Фото: Instagram.com/odara_dariakovtun/
– Как дети?
- Мы рассказываем детям все, что происходит, объясняем (Вере - 3 года, Николаю - 5. - Авт.). Конечно, психологически эти дни в Киеве очень отразились на них. Даже когда мы уже были на западе Украины, на любой шумный звук они очень сильно реагировали. Для адаптации понадобилось время. А вопрос сирен – это вообще какая-то психологическая травма. Когда мы были в Австрии, а у них бывает учебная тревога, и начала раздаваться сирена, у детей – ужас на лице и паника.
– Строите ли планы на будущее? Сейчас это тяжело, но нужно мечтать. О чем мечтаете?
– Мечтать точно нужно. Более того, нужно открывать наши сердца для добра и любви, потому что только так мы сможем строить новую и прекрасную Украину. Если мы будем сосредоточены только на негативе, к сожалению, не сможем делать правильные вещи, когда закончится война.
Мои мечты – чтобы мы жили в Украине, чтобы здесь росли мои дети. Мечтаю построить семейный дом, об этом мечтаю всю свою жизнь, чтобы делать там мини-концерты, записывать свои новые альбомы, делать это с украинскими оркестрами. И, конечно, путешествовать по миру и говорить об Украине на языке музыки.
– Каким вы видите наш День Победы? Что прежде всего хочется сделать?
- Не хочется говорить какими-нибудь попсовыми терминами, но, учитывая геноцид против нашего народа, мечтаю в День Победы увидеть полную карту Украины вместе с Крымом.
А что буду делать? Серьезно сегодня об этом даже думать не могу. Точно буду плакать. Думаю, плакать будут очень многие. Нам крайне нужна победа, потому что это не просто победа Украины над россией, это действительно победа света над тьмой, цивилизованного мира над диктатурой, тоталитаризмом и терроризмом.
Хочу поехать в такой тур, в который ни один инструменталист еще не ездил. Хочу поехать даже в самые маленькие города нашей страны и играть для людей. Очень хочу играть для наших людей.