Отец Борис: Когда несешь «двухсотых», уже не страшно смотреть в дуло автомата
Настоятель храма УПЦ в селе Пилиповичи Борис Ковальчук помог более полутора тысячам человек выехать из оккупированной Бородянки. Когда в близлежащие населенные пункты вошли россияне, он сумел договориться об эвакуации мирных жителей. Обратно отец Борис всегда возвращался с лекарствами и продуктами для всего села. Также священник вывозил тела погибших солдат - как наших, так и вражеских, ведь часто оккупанты бросали своих убитых.
В каждой поездке отец Борис ехал в первой машине колонны, чтобы в случае опасности принять удар на себя.
Убитые - это моя ответственность, и я должен их хоронить
- Отец Борис, почему вы решили пойти на контакт с оккупантами?
- Сначала я пошел только для того, чтобы понять, как правильно себя вести людям во избежание беды: исполняющий обязанности старосты села хотел, чтобы я пообщался с российскими солдатами. Меня попросили – я пошел. Было важно донести, кто мы такие и что у нас за населенный пункт. Тут же только в школе 215 детей учатся! Мы хотели понимать, как предотвратить трагедию.
- И как прошел разговор?
- Их интересовало, есть ли у нас нацисты, оружие, ВСУ. А мы хотели узнать, что делать, чтобы люди не пострадали. В нашем селе не было ни нацистов, ни оружия, ни ВСУ. Село мирное, а значит, нет потребности обстреливать пушками. Мне ответили: если не будет никаких прилетов, провокаций, попыток захвата и другой агрессии - мирных трогать не будут.
- После этого вам позволили эвакуировать людей?
- Я спросил, каким образом можно эвакуировать женщин и детей: мне нужно было вывезти всех из села. Получив разрешение и пояснения, как это сделать, за 5 подходов мы вывезли более 1500 мирных жителей.
Когда машины с надписью «Дети» везли людей, военные проверяли, действительно ли едут семьи с детьми. Убеждались, что оружия нет, – и разрешали уехать.
Назад мы возвращались с лекарствами и продуктами питания для всего села. Мы четко знали, сколько у нас младенцев, детей дошкольного и школьного возраста, стариков - и всех старались обеспечить необходимым. К нам даже обращались люди из соседних поселков за инсулином и другими лекарствами.
- Знаю, вы еще забирали тела убитых?
- Да. Когда я узнал про расстрелянных и понял, что завтра - третий день, как их тела лежат на улице... И еще подумал о том, что выехало огромное количество людей, оставив животных на произвол судьбы... Стало не по себе. Собаки бегают по улицам - что будет с трупами? Понимал, что убитые - это моя ответственность, и я должен их похоронить.
Во время эвакуации за два выезда забрал 11 наших военных и 9 полностью обгоревших тел. Сам доставал и загружал тела с другими ребятами.
То, что я священник, нигде не шло мне на пользу
- Как вам удалось договориться с российскими военными? Они относились к вам с бОльшим доверием, потому что вы священник?
- То, что я священник, нигде не шло мне на пользу. Нигде! Ни разу меня не спросили, ты священник какой церкви, какой конфессии? Ты католик, православный или раввин? Ни разу!
- Говорят, вы ехали в первой машине, чтобы защитить людей?
- Только так. Чтобы люди остались живыми на случай, если нас подобьют. А убить могли в любой момент: они мне объясняли, что автомобиль – это мишень…
- Вам не было страшно?
- Нет людей, которые ничего никогда не боятся. Просто порог страха, как и порог боли, у всех разный. Когда несешь на плечах «двухсотых», уже не страшно смотреть в дуло автомата. А вот когда щелкает затвор, психика по-другому начинает работать.
- А вы были в такой ситуации?
- Был. И не раз.
- К вам подходили с оружием, когда вы переносили тела убитых?
- Всегда подходили с оружием! Когда привозил лекарства и продукты питания. Когда переносил тела «двухсотых». Когда эвакуировали людей.
- Вы до сих пор занимаетесь эвакуацией?
- Нет. Сейчас многие возвращаются.
- Что делать мирным людям, христианам, чтобы война поскорее закончилась?
- Христиане верят в Бога, им нужно жить по Евангелию и молиться Богу. Каждый на своем месте должен делать все, что в его силах, чтобы война поскорее закончилась. Каждый. На своем месте.
Я не могу быть летчиком, танкистом, потому что я священник и даже в армии не служил. Но я могу быть священником, христианином, могу на своем месте совершать нужные поступки.
Мы должны защищать нашу землю. Это наши семьи, наша страна. Я неоднократно говорил людям публично, что нас могут захватить силой, как и любое другое государство, но победить нас не смогут. Мы будем выходить из лесов, будем вставать из-под земли - и душить их по ночам. Мы будем защищать свою землю, своих детей, своих женщин.
«Богослужения проходили каждый день»
- Во время оккупации проводились службы в церкви?
- Всегда! Даже тогда, когда я находился в отъезде. Храм был открыт. Иногда богослужения проходили без священнослужителей. Люди все равно приходили и молились. Каждый день!
- Оккупированные территории пострадали от огромного количества злодеяний. Вы были их свидетелями?
- Был, конечно. В Бородянке и в других местах.
- Расскажете?
- Мародерство в условиях войны стало нормой жизни. Я его в данном случае даже не рассматриваю как злодеяние, хотя это злодеяние: оно стало настолько массовым! Я четко понимал: для оккупантов украденное – это трофей.
Куда страшнее преступления против людей. Они издевались не только над живыми, но даже над телами погибших. И у меня есть неоспоримые факты. Свидетелем самого процесса злодеяний я не был, но видел их результат - над многими издевались уже после смерти. Понимал, что так себя могут вести только садисты.
- У вас есть семья, дети? Они волновались за вас?
- У меня есть жена, трое детей - 16-ти, 11-ти и двух лет. Их я отправил в Западную Украину. Они, конечно, за меня волновались. Но как я мог поступить иначе?
