Это был очень нетипичный физик-теоретик. Не "бука". С фантастическим интеллектом, своеобразным чувством юмора и безумной энергетикой. Халатников уехал из Днепра сразу после начала войны, успев 21 июня 1941 года сдать последний выпускной экзамен в университете. Но проведенные здесь детство и юность в мельчайших подробностях вспоминал всю жизнь. Эти эмоции он описал в автобиографической книге "Дау, Кентавр и другие. Top nonsecret", изданной в 2009 году (автору на этот момент было 90 лет). Мы без комментариев процитируем некоторые его воспоминания, связанные с Днепром и Украиной первой половины XXвека.
Судя по данным моего паспорта, я родился 17 октября 1919 г., но у меня есть ощущение, что у меня по ошибке отняли тринадцать дней, то есть на самом деле это произошло 4 октября. А путаница могла выйти из-за перехода на новый, григорианский календарь, который случился в восемнадцатом году. Мама рассказывала мне, что я родился в еврейский праздник Торы, самый веселый праздник года, когда заканчивают читать книгу Торы. Потом ее начинают читать сначала.
Специально для дотошного читателя, который, возможно, захочет выверить даты и факты, я приведу еще один "исторический" факт. В день моего рождения в город Екатеринослав (так тогда назывался Днепропетровск) входили банды Махно. Моя мама, схватив новорожденного меня, побежала прятаться - было известно, что, хотя бандиты сами толком не знали, за белых они или за красных, погромы они, тем не менее, иногда устраивали. И на всякий случай мама решила спрятаться. И в суматохе она несла меня головой вниз. Возможно, именно эта встряска сыграла роль в дальнейшем развитии моих умственных способностей.
Я пошел учиться в украинскую "семиричку", то есть семилетку. Обучение в ней проходило на украинском языке. В то время в нашем городе большинство школ было украинскими. Сам город, как я уже сказал, тогда еще назывался Екатеринослав, а в Днепропетровск он был переименован позже, в честь всеукраинского старосты Петровского, а вовсе не в честь Петра. Надо сказать, что этот Петровский Григорий Иванович до революции был главой социал-демократической фракции в Думе, а потом, при советской власти, был украинским эквивалентом Калинину.
Если же говорить о всеобщей "украинизации" тех лет, то мы, пожалуй, ее никак не ощущали. Надо было учить украинский язык - мы учили. Это не рассматривалось как бедствие, в отличие от нынешнего отношения к подобным реформам. Украинский язык очень звучный, легко учится. Я изучал литературу по украинским книжкам. Запомнилась книга Панаса Мирного "Хиба ревуть волы, як ясла повны", что в переводе на русский значит: "Разве волы ревут, если кормушка полна". Еще я помню книжку о современной Украине, которая была посвящена коллективизации и называлась "Аванпосты". Там председатель колхоза, заканчивая каждое свое выступление, говорил колхозникам: "Канайте! План реальный". Я очень люблю с тех пор это полезное выражение.
|
В тридцатые годы на Украине был голод. В школу я поступил в 1926 г., а уже в 1932, когда был голодомор, я получил там свой самый первый урок лицемерия.
Представьте себе картину - на улицах лежат опухшие от голода мертвые и умирающие люди, и мы, тринадцати-четырнадцатилетние подростки, не только видели это своими глазами каждый день, но и сами ели не так часто, как хотелось бы. А на уроках обществоведения нам рассказывали о преимуществах социалистической системы и советской жизни. И после каждой фразы наша учительница, обращаясь к голодным детям, вопрошала: "Дети, правда, вы сыты?" Эти уроки я запомнил на всю жизнь. И до сих пор, приглашая гостей, после окончания большого застолья, иногда спрашиваю: "Дети, правда, вы сыты?"
До 1935 г. есть было практически нечего. Была строгая карточная система. Карточки назывались "заборные книжки". На углу нашей улицы в подвальчике находился магазин, и там по этим книжкам изредка выдавали тюльку. Килограмм в одни руки, и его непременно записывали в эту самую "заборную книжку". Но в 1935 г., после того, как Сталин объявил, что жить стало лучше, стало веселее, во всех магазинах сразу появились белые калачи. Это было. Я до сих пор помню эти калачи - до того мы такого хлеба не видели.
Еще я помню, как в моей начальной школе, да, наверное, и в других тоже, в 1932 г. был внезапно организован Первый Стрелковый Пионерский Батальон. Все школьники, начиная с пятых классов, были зачислены в этот батальон. Во главе его стоял какой-то предприимчивый молодой человек, по-видимому, присланный из райкома комсомола. Кроме того, у батальона был военрук, человек из военных. Этот военрук неожиданно назначил меня начальником штаба этого пионерского батальона. Это было для меня очень странно, потому что я был совсем не спортивным на вид, щупленьким, худеньким мальчиком, никаким спортом не занимался, вперед не вылезал. И чем руководствовался военрук, назначая меня, мне было тогда непонятно. Почему из сотни детей он выбрал именно меня, как он понял, что во мне есть качества лидера, о которых я и сам в то время не подозревал?
Я никогда не старался занять какую-то ведущую позицию и вообще не высовывался, но, тем не менее, на разных этапах своей жизни так или иначе, иногда неожиданно для себя на такой позиции оказывался. Поэтому мне совершенно очевидно, что люди не становятся лидерами, то есть это качество нельзя воспитать. Лидером надо родиться. Я думаю, талант руководителя, среди прочего, состоит именно в том, чтобы вовремя разглядеть в человеке, причем в одном из многих, эти лидерские качества. Ну, и, по возможности, развить их в нужном направлении. Или же, наоборот, подавить.
Большее влияние на меня оказала все же не школьная, а другая среда. Я ходил в дом пионеров, играл в шашки. Скоро я стал чемпионом области по шашкам. А чемпионом области по шахматам в то время стал будущий известный гроссмейстер Исаак Болеславский. Мы с ним возглавляли школьную команду по шашкам и шахматам, ездили на турниры и однажды даже участвовали во Всесоюзном школьном турнире в Москве. Это был 1935 год. Наша днепропетровская команда заняла там довольно высокое место. Я потом играл и во взрослых турнирах, а пик моей карьеры - участие в 1939 г. в турнире мастеров в городе Иванове. Это было первенство общества "Спартак". Там я встретился с великим русским шашистом Владимиром Соковым. Ему я, конечно, проиграл, но эта партия вошла потом во все учебники по русским шашкам. Гроссмейстер Соков погиб в начале войны под Ленинградом.
Дипломную работу я должен был делать у Б.Н. Финкельштейна, но Борис Николаевич, который был другом Ландау, порекомендовал мне поехать в Москву и сдать так называемый Ландау-минимум, чтобы продолжить учебу у самого Ландау. Я по конспектам, потому что учебников тогда не было, выучил материал и подготовился к восьми экзаменам. Из них два были по математике, математика-1 и математика-2. В сентябре 1940 г. я приехал к Ландау в Москву с письмом от Финкельштейна. Вдвоем с еще одним моим товарищем мы пришли к Ландау. Он тут же меня проэкзаменовал - прямо на доске дал мне интеграл, который нужно было привести к стандартному виду. Я его тут же на доске взял. Это, должно быть, произвело на Ландау какое-то впечатление, потому что больше он не стал у меня ничего спрашивать, а только сказал: "Продолжайте сдавать". Таким образом, первая математика была сдана.
Все в том же сентябре 1940 г. я сдал еще три экзамена. Потом я приезжал к Ландау второй раз, это было уже в феврале сорок первого года, и сдал еще четыре экзамена. Ландау порекомендовал мне поступать в аспирантуру и тут же дал мне письмо. Оно начиналось словами: "Товарищу Халатникову…" Это было письменное приглашение в аспирантуру, и я имел в виду этой же осенью поехать в Москву учиться к Ландау. Но - было не суждено. Последний выпускной спецэкзамен по теорфизике в Днепропетровском университете я сдал в субботу, в июне. Помню, мы сидели с моим доцентом на лавочке на бульваре проспекта Карла Маркса, и я сдавал ему этот экзамен. Это было двадцать первого июня 1941 г.
Будучи студентом-отличником, я как-то получил в университете путевку в дом отдыха под Киевом, Ворзель, такое хорошее дачное место. И в этом доме отдыха я познакомился со студенткой МГУ. Она жила в Москве, но наше знакомство продолжилось, я навещал Валю во время своих приездов в Москву в сороковом и сорок первом году, когда приезжал сдавать экзамены теорминимума. Когда началась война, Валя с матерью уехала в эвакуацию в Куйбышев, работала там на авиационном заводе. Она вернулась оттуда в 1942 г. Я тогда уже служил в штабе зенитного полка, который стоял на Калужском шоссе. Валя навещала меня там, а в 1943 г. мы поженились. В 1944-м родилась наша старшая дочь Лена.
Моя теща в 1940 г. как вдова героя Гражданской войны Николая Щорса получила квартиру в "доме правительства" на набережной после того, как о Щорсе вспомнил Сталин. Некоторые наивные люди считали, что если я живу в доме правительства, то я могу, просто перейдя Каменный мост, свободно ходить в Кремль, чуть ли не к самому товарищу Сталину. Это, естественно, все относится к области ненаучной фантастики. Я не то что в ЦК, но даже в райкоме партии за все годы советской власти ни разу не был. Меня туда никто не вызывал.
Исаак Маркович Халатников - физик-теоретик, до распада СССР - академик АН СССР. Родился в г. Екатеринослав.
Вместе с Львом Ландау создал теорию квантовых жидкостей. Развивал гидродинамику и теорию кинетических явлений в сверхтекучей жидкости и для квантовых жидкостей фермиевского типа.
Участвовал в создании водородной и атомной бомб.
Предложил решение сверхпроблемы устойчивости при расчете бомб дало возможность значительно сократить сроки создания стратегического оружия. Кроме того, еще один из математических методов, Халатникова, до сих пор используется в суперкомпьютерах для ускорения счета.
Лауреат Сталинской премии ll степени (1953). Первый директор Института теоретической физики имени Л. Д. Ландау РАН.
С 1954 г. профессор Московского физико-технического института.
Лауреат премии Ландау (1974 г.).