Что рекомендует читать украинцам президент Зеленский
Призывая украинцев не выходить на улицу без лишней необходимости и оставаться дома, президент Украины Владимир Зеленский также рассказал, чем неплохо было бы заняться. Помимо уже вызвавшего кучу шуток совета улучшить демографическую ситуацию, президент посоветовал и книги:
"Будем смотреть хорошие фильмы, читать хорошие книги. Сейчас, кстати, в соцсетях все спрашивают друг у друга, что посмотреть или что почитать. Моя сегодняшняя рекомендация такова: роман "Уцелевший" Чака Паланика и "Музей покинутых секретов" Оксаны Забужко. И очень рекомендую замечательный французский фильм "Один плюс один".
"КП" в Украине" пересмотрело книги, которые заинтересовали гаранта. Приводим также некоторые цитаты из этих произведений.
"Уцелевший", Чак Паланик
Герой романа Тендер Брэнсон – член религиозной общины. В многодетных семьях этой секты лишь первенец имеет право на семью, остальные вынуждены покинуть общину – исполнять трудовую миссию. Тендер выполняет работу по дому и развлекается, призывая людей, которые звонят на горячую линию спасения (случайно, в газете указали его телефон), к самоубийству.
|
Затем и вовсе собирается совершить массовый теракт в самолете. Правда, предварительно выпустив всех пассажиров и пилотов. Лететь, пока из-за нехватки топлива не откажут двигатели, ему несколько часов. И все это время он рассказывает для черного ящика историю своей жизни.
Но между этими событиями главному герою удалось выжить, когда остальные члены секты совершили массовый суицид. Превратиться в звезду экрана – проповедника и Нового пророка.
"Уцелевший" - один из самых популярных романов американского писателя, наравне с его же "Бойцовским клубом" (если даже не читали книгу, то фильм с Брэдом Питтом точно видели). В "Уцелевшем" и история одинокого человека, и выворачивание наизнанку религиозных культов, и размышления о жизни и смерти, о манипуляциях людьми и все это с фирменным местами пошлым юмором Чака Паланика.
Цитаты
"Самолет будет лететь на автопилоте до тех пор, пока не закончится топливо. Произойдет вспышка, как сказал пилот. Будет глохнуть один двигатель за другим, сказал он. Он просто хотел, чтобы я знал, чего ожидать. Сказал о том, что после остановки всех четырех двигателей самолет превратится в 140-тонный планер. И когда автопилот установит прямую траекторию движения, планер начнет, как это назвали бы пилоты, контролируемый спуск. Такой спуск - хоть какая-то перемена в моей жизни, сказал я пилоту. Вы просто представить себе не можете, через что я прошел за последний год".
"Бортовой самописец в кабине пилотов запишет каждое мое слово. И мой рассказ не разлетится на миллионы кровавых кусочков, и не сгорит вместе с сотнями тонн обломков. Когда самолет разобьется, люди отыщут бортовой самописец. И мой рассказ уцелеет".
"Эти жертвы, они звонят. Эти хронические страдальцы. Они звонят. Они убивают мою собственную маленькую скуку. Это лучше, чем телевидение. Я говорю ему: Давай же. Я только наполовину проснулся. Три часа ночи, а мне завтра на работу. Я говорю ему: торопись, пока я снова не заснул. Жми на курок.
Я говорю, что этот мир не настолько прекрасен, чтобы оставаться в нем и страдать. Зачем ему этот мир?
Большую часть времени я убираюсь в чужом доме. Полный рабочий день раб, по совметительству — бог.
Опыт подсказывает мне убирать трубку подальше от уха, когда я слышу маленький щелчок спускового механизма. Взрыв, всего лишь взрыв, и где-то там мой собеседник падает на пол. Я — последний человек, с кем он разговаривал, и я засыпаю еще до того, как утихает звон в ушах".
"На этом этапе наблюдения за мной я должен разговаривать с социальной работницей по часу каждую неделю. Взамен я получаю жилищные сертификаты, которые смогу потом обменять на жилье. Бесплатный сыр, сухое молоко, мед и масло - все за счет государства. Бесплатное предоставление рабочего места. Это всего лишь часть льгот из Федеральной Программы Удерживания Уцелевших".
"В каждой семье первенца называли Адам, и именно Адам Брэнсон должен был наследовать нашу землю в церковном семейном округе. Все сыновья после Адама получали имя Тендер. В семье Брэнсонов я стал одним из как минимум восьми Тендеров Брэнсонов, которых родители сделали трудовыми миссионерами".
"Музей покинутих секретів", Оксана Забужко
Удивительно, что президент посоветовал книгу именно этой украинской писательницы и поэта. Ведь сама Оксана отзывалась о Зеленском, мягко говоря, нелестно. В частности, в интервью "" она заявила, что "У Зеленского ни образования, ни подготовки, ни компетентности, ни ощущения своей принадлежности к стране".
|
Тем не менее, "Музей покинутихсекретів"- одно из самых выдающихся произведений современной украинской литературы. Роман переведен на многие иностранные языки, неоднократно назывался "книгой года" не только в Украине, но и в Германии, Польше, Швейцарии.
Семейная сага, история трех поколений от 1940-х годов до 2004 года. Но кто-то даже называет ее детективом, где современная журналистка Дарина Гощинская делает материал о погибшей девушке в карпатских лесах. Азатем, сама не понимая, как оказывается среди странных событий, испытаний и истории. Вторая линия – история семьи Дарины, по которой проехалась советская карательная машина. Третья – история остатков армии УПА, которые прятались в криивках, а в одной из них оказался предатель.
Чтиво, конечно, не из легких. Во-первых, объёмное – более 800 страниц, во-вторых, особенности стиля Забужко – очень длинные предложения. Ну и в третьих, концентрированная история нашей страны, которая не была светлой и радостной в тот период. И тем не менее, это то, что называется большой литературой. О власти прошлого над будущим, любви, предательстве и праве быть собой.
Цитаты
"Власне кажучи, я мала би бути підлещена, ні? Чи принаймні заспокоєна: які ж певніші ґарантії кохання-навік може дати жінці мужчина, як не під'єднати її (термін з електротехніки, всіх нас кудись та під'єднують, але ж і ми в боргу не зостаємося, теж по-живому злютовуємо клеми, накручуємо всіляких ізоляційних обмоток, поки — бах! — не лусне коротким замиканням…) до тих найперших жіночих образів, бетонно закарбованих уявою, — мами, сестри, дівчинки за сусідньою партою?.. Шановні пані й посестри, любімо своїх свекрух: це наше пряме майбутнє, ті жінки, якими ми станемо років через тридцять (а інакше коханий нас би просто — не розгледів, не впізнав). Любімо своїх суперниць, давніх і нинішніх: кожна з них несе в собі щось від нас, щось таке, чого ми за собою найчастіше й не завважуємо, й не цінуємо, а для нього воно якраз і виявляється головним… О чорт, невже я можу мати щось спільного з тією насурмоненою бабою із вугільними очницями?!"
"Потроху я доходила думки, що людське життя — то, либонь, не стільки і принаймні НЕ ТІЛЬКИ та епічно пригладжена "сторі" з кількома персонажами (батьки, діти, кохані, друзі-соратники, хто там ще?..), котру дається в сяк-так цілісному вигляді донести до нащадків, — таким воно виглядає хіба зі сторони, крізь протилежний, зменшувальний кінець бінокля, в який ми привчені дивитися й на своє власне, повсякчас наводячи на нього лінзи численних CV, резюме, автобіографічних форм, кухонних сповідей і міфів домашнього виробу, тобто безугавно підстригаючи його по формі про людське око, — якщо ж спробувати побачити його зсередини, то воно виглядатиме як величезна, безрозмірна валіза, вщерть напхана якраз отим геть безужитковим для сторонніх мотлохом, — валіза, яку, покидаючи цей світ, небіжчик безповоротно забирає з собою".
"Цифра внеможливилась остаточно, і ціле покоління позбулося власної, спільної на всіх історії, — а відтак не стало й оптики розгледіти кожного зосібна: люди як люди — жили собі, вмирали, мало як у кого складалося… Був собі непоганий інженер і здібний лектор; помер від медикаментозного отруєння, відмучившись у психіатричній лікарні за фальшивим діагнозом, — і на цьому все, можна зав'язувати поворозочки мертвим вузлом. Потрібен був поштовх — той один, від якого, як у головоломці, все нараз стає на свої місця (переможне ляскання пальцями, підсинений зайчик у шкільному альбомі, заразливо щирий сміх, розпираючий надмір життєвої сили, впакований у людині…), — щоб угледіти того персонажа зсередини і відтак уже без труда побачити, що ним правувало, що вело його до кінця, не даючи відступитись і згодитись визнати чорне білим, як усього тільки й вимагалося: то була непереборна огида до власного страху, фізіологічна незгода дуже здорової й, вочевидь, дуже гордої душі (адже душа так само має свою фізіологію, як і тіло, і не завжди душевна фізіологія збігається з тілесною…) із тим силоміць ущепленим тобі, як вірус, страхом — зростись, ототожнитись. А коли роками носиш у собі щось таке, з чим не можеш жити, часом буває легше розбитись об воду, ніж перестати стрибати".
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Книжная полка: Женщины предпочитают... разнообразие
