Голубоглазый богатырь этот был кем-то забыт или потерян при переезде и года два жил у помойки, получая то угощенья, то пинки выпивших мужиков.
Дочь принесла кота в дом на руках, и вот уже три года он живет припеваючи. Любит рыбу, овсянку, курагу. Мышей не ловит и не признает. Но врожденную страсть охотника сохранил и приспособился терпеливыми ожиданьями подкарауливать на балконе галок и голубей. Охоту Шурик довел до виртуозного совершенства. Подражая звукам любознательных ротозеев, он научился подманивать их на расстоянье прыжка. Последняя жертва его - галчонок. Кот добычу не ест. Ему важно птицу поймать, поиграть с ней и принести в подарок хозяйке. На этот раз галчонок истошно орал и на помощь привлек где-то близко сидевших родителей. Они, прилетев на балкон, были полны решимости «отшуметь» отпрыска. Озадаченный Шурик добычу из когтей выпустил, и галчонок, слегка помятый, обрел свободу.
Попытки отучить кота от балконной охоты ни к чему не приводят. Врожденная страсть неодолима.
НО ВООБЩЕ-ТО «на этажах» охотничий инстинкт часто у кошек гаснет. У моих друзей на Камчатке кот любит есть рыбу и совершенно не обращает внимания на мышей. Дело дошло до того, что обедают вместе - мышь лакает из блюдечка молоко, а кот рядом ест рыбу.
Но, попадая в среду, где есть возможность охоты, кошки становятся завзятыми хищниками. «Если увеличить моего мышелова до размеров тигра - корову сожрет», - говорил мне знакомый лесник о живущем на его кордоне коте.
Врожденная страсть к охоте у кошек, обитающих в лесном доме, обостряет чутье и зрение, готовность преследовать всё, что можно поймать.
НЕКОТОРЫЕ коты повадками привлекают к себе вниманье особое. Я писал как-то о житии кота Марлока на биостанции в тверских лесах. В кошачьем мире это была заметная личность. Кот жил, что называется, «на два дома». Охотился в лесу, а в доме ждал, когда подоят корову, чтобы напиться молока, непременно парного - другим брезговал.
Сам Марлок в лесу никого не щадил - ловил мышей, птиц, зайчат. И имелась у него, кроме охоты, еще одна страсть. Был он, как сейчас говорят, сексуальным разбойником. Кошек в маленьком лесном поселении не было, и Марлок время от времени уходил искать радость в соседние деревни Косилово, Некрашево, Плосково. Ходил не по дорогам, а напрямик лесом. Волки, еноты, лисы его не страшили - в любой момент мог он спастись на дереве. Страшен был только филин, но эта большая сова везде редкость, да, возможно, кот ничего о филинах и не знал.
Из любовных похождений Марлок возвращался с изодранной мордой дней через десять - пятнадцать. Залезал на чердак отдыхать и спал, как львы в Африке, семнадцать-восемнадцать часов. Что было у Марлока в деревнях, можно было только догадываться. Но однажды пришли на базу деревенские мужики жаловаться на кота. «Сергеич, мы тебя уважаем, - сказали они хозяину мышелова. - Но коту надо дать укорот, иначе придется его застрелить».
Выяснилось: во время отлучек Марлок в деревнях терроризировал всё поголовье котов - рвал им уши, выдирал глаза и постепенно вынудил соплеменников прятаться, как только они узнавали: пришел!
И состоялся суд над Марлоком. Свозили его к ветеринару, и тот сделал всё, что предписано было Марлоку судьбой. Стать, сила, охотничья страсть - все осталось, но совершенно исчезло желание посещать населенные пункты…
В этом апреле я заглянул к другу в тверские леса. Первым, кто встретил меня, был Марлок - спокойный, уравновешенный, слегка постаревший. «Да, - сказал хозяин дома, - возраст мало кого украшает. Но вкус к жизни Марлок сохранил. Стал дружелюбен с собаками. А недавно заезжали к нам мимоходом друзья. В машине у них оказался котёнок. Надо было видеть, с каким стараньем ловил Марлок для гостя мышей. И пристрастился старик к рыбалке. Сядет сзади меня и с поплавка глаз не сводит - понимает, что это значит, когда поплавок начинает плясать на воде. Это хорошее утешение бывшему донжуану».
КОШКИ дичают быстро. На Мещере староверу отцу Алимпию, живущему в лесном скиту, друзья подарили для спасенья от одиночества кота-баловня, выраставшего на хороших харчах и много ездившего с хозяевами в автомобиле и летавшего на самолете. Звали кота Васильком.
Довольствие в скиту было у кота скромное, постное. Эта еда ему не понравилась, и кот немедленно взял судьбу в свои лапы. Спустя месяц городской неженка превратился из Василька в страшного Василиска - грозу всего живого в лесу. Ловил не только пташек, но даже и крупных для него рябчиков, одолевал зайцев. Принести в зубах такую добычу было Васильку не по силам. Стал он зайцев, упираясь, волоком доставлять в скит.
Героическим делом для кота оказалась ловля змей. Он бесстрашно их умертвлял и с удовольствием ел. Иногда, сытый, приносил добычу домой. Нередко змея еще шевелилась, и Василёк забавлялся с нею игрой. Не ясно, был ли он невосприимчив к яду или ловкость помогала ему избегать змеиных укусов, но ловля гадюк и ужей, кажется, доставляла коту наибольшее удовольствие.
Мы с другом, проезжая этой весной по мещерским лесам, решили заехать в скит старовера - сфотографировать кота-змеелова. Но, наводя справки, узнали: сгинул где-то в лесу Василёк. Отшельник считает, что верного друга его украли. Но это сомнительно - кому придет в голову забираться в мещерские дебри и красть кота. Скорее всего, «маленький тигр» сложил свою буйную голову, встретив охотника посильнее себя. Это мог быть филин. А может, с ружьем человек: кот-разбойник в лесу - существо нетерпимое.
АЭТОТ вот хмурый нелюдимый котяра «квартирует» у таежной отшельницы Агафьи Лыковой. Семья староверов бедствовала без кошек - бурундуки и мыши опустошали посевы ржи и гороха. Первая просьба к геологам о помощи была такая: одарите солью и привезите ради бога кошек. Привезли на лодке сразу то и другое.
Я познакомился с Лыковыми, когда в усадьбе кошек было уже полдюжины. С грызунами они расправились скоро, а потом наступил для кошек «великий пост»: еда с огорода - картошка, горох и репа - мышеловам не подходила. И стали они похожи на слежавшиеся валенки. Кое-что добывали кошки в тайге, но заботы о котятах удерживали их возле избы. Кот же с таким житьем мириться не захотел и подался в тайгу. Белки, рябчики, мыши и содержимое птичьих гнезд - всё было доступно мрачному хищнику, появлявшемуся у избы только с приходом зимы, да еще на свидания с кошками. От людей он отвык и особо страшился любого нового человека. Мне труда стоило сделать снимок этого дикаря. Помогла банка мясных консервов, к которой добраться можно было только по специально положенному шесту.
ДИЧАЮЩИХ летом кошек в лесу встречаешь нередко. Ведут они себя, как бандиты. Но на пороге зимы нрав их меняется, возвращаются к человеческому жилью. «Выпадет первый снежок, и они тут как тут - голов семь-восемь сбиваются на кордоне. Забираются на чердак, лезут на сеновал, таятся в сарае. Однажды через трубу прямо в кастрюлю одна угодила» - так курский лесник жаловался на кошек. Я попросил припомнить хоть один случай, чтобы кошка осталась в лесу на зиму. «Что вы! Не выживет!» - был ответ.
Но вот удивительный случай: кошка перетерпела зиму в лесу, причем не мягкую зиму и снежную. В Окском заповеднике при учете зверей по следам обратили вниманье на странные отпечатки лапок. Гадали: кто бы мог быть? Странный след встречался еще не раз, но никто не подумал, что это кошка.
Её увидели в половодье. Весной леса у Оки заливаются на громадных пространствах. И лишь «горы» остаются сухими. Горами зовут тут маленькие незатопляемые островки суши. На одних спасаются зайцы, еноты, лисы, на других токуют тетерева. Тимошкина Грива - как раз такой островок. Орнитологи заповедника загодя поставили на «горе» шалаш и очень надеялись понаблюдать из него токовище. Но тетерева почему-то на остров не опускались. Что-то мешало тетеревиным свадьбам. Стали оглядывать островок и обнаружили кошку.
Утром мы сговорились посетить Тимошкину Гриву. Это была полоска суши с желтой прошлогодней травой и соломенным шалашом. Кругом в воде - ветлы, дубы и липы. Взлетели с деревьев тетерева. А где же тот, кто мешает им токовать на земле? Оглядели остров, оглядели шалаш. Никого. Еще раз прошлись по суше. Чудеса в решете! Исчезла куда-то кошка. Пожимая плечами, уже направились к лодке, как вдруг у самой воды под наклоненным пучком прошлогодней травы мы увидели кончик хвоста. Он чуть подрагивал. Поняв, что её обнаружили, кошка пулей метнулась поперек суши, кинулась в воду, поплыла и уже с дерева глянула желтыми злыми глазами. Это был пушистый темно-серого цвета зверь, одичавший в лесу совершенно.
Мы поискали на острове перья и не нашли. Видимо, пищей зимой и теперь, в половодье, служили домашнему дикарю мыши. Это обстоятельство смягчило приговор, который обычно выносят одичавшим собакам и кошкам. Да и жалко терпящего бедствие. Потоптавшись, решили кошку не трогать. Это был маленький мимолетный конфликт чувства и долга, которые часто борются в человеке.