«Я пишу тебе с войны…»
Пожелтевшие бумажные треугольники, открытки, где с трудом можно разобрать выцветшие карандашные строчки, хрупкие листочки, где поверх чернил - расплывшиеся пятна: так часто их перечитывали, так много над ними плакали. Письма с фронта для одних семей остались памятью о том времени, для других - единственной драгоценностью, которая напоминала об отце, муже, брате, не вернувшемся с войны. Удивительно, сколько тепла и заботы вмещали эти, часто совсем коротенькие, весточки.
Человек, который все видел
Размашистый торопливый почерк наверняка с первого взгляда узнал бы специалист-литературовед, но я соображаю не сразу, кто это - «твой Илья». «Да это Сельвинский!» - восклицает сотрудница отдела фондов Центрального музея Тавриды Лариса Дубилей.
Илья Сельвинский - знаменитый поэт, ушел на войну, чтобы видеть ее своими глазами и писать о ней. Он был вместе с отступающей армией в 1941-м, видел страшные крымские рвы, заполненные телами казненных… Но этого нет в его письмах.
«Поздравляю тебя с днем рождения Таточки. Мне сейчас очень ясно вспомнились твои красные туфельки, которые мне вынесли в родильном доме, когда тебя унесли наверх, и как я заплакал, прижимая их… Не тужи, еще немного, и все будет чудесно! Целую тебя крепко-крепко, свою родненькую, золотую женку».
Одна семейная история
Мне трудно представить их молодыми, хотя вот же они, на старых фотографиях: дедушка, широкоплечий, в военной форме, через грудь - ремень портупеи, и бабушка, оглянувшаяся через плечо так, что видна копна густых вьющихся волос. Такими они были перед самой войной, Федор и Фаина Грачевы. Есть примета: если у супругов имена начинаются на одну букву, то они всю жизнь проживут вместе. В их случае примета сбылась…
Письма от деда, капитана 2-го батальона 3-го морполка, шли из-под Севастополя. Он уговорил жену вместе с маленьким сыном уехать из Симферополя под Пензу, к его родителям. «14 марта 1941 г. Я очень беспокоюсь за тебя и много думаю о тебе. Когда читаю твои письма, как будто говорю с тобой и с Валериком. Тебе предстоят большие трудности, Фаня. Ты должна беречь себя и сына. И второго, которого ждешь. Как хорошо, что я вас отправил отсюда!»
В осаждаемый Севастополь новости из занятого фашистами Крыма все-таки доходили, пусть и с большим опозданием, и совсем скоро капитан Грачев напишет своей жене: «Фаничка, их больше никого нет!» Их не стало еще осенью 41-го, когда немцы к противотанковому рву под Симферополем свезли всех евреев города: и старенькую маму Фаины, и младшую сестру Верочку, и все-всех двоюродных, троюродных…
Последнее письмо с фронта датировано 20 июня. Своего второго сына капитан Грачев так и не увидел - малыш прожил всего несколько дней после рождения. Фаина еще не оправилась после этой трагедии, как пришло письмо в казенном конверте. «Пропал без вести под Севастополем».
Два года в селе мою бабушку считали вдовой, хотя она не переставала надеяться. И ей повезло. Оказалось, два года муж был в Чехии, в немецком лагере для военнопленных. И пусть потом был советский фильтрационный лагерь в Чите, пусть боевые награды вернули только в 50-х - он все-таки выжил. И вернулся. В кармане гимнастерки он привез самодельную записную книжку с адресами товарищей и стихами, что заучивал наизусть. Первым было записано «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…»
О любви и надежде
«18 января 1945 года, передовая, землянка завалена снегом. Но тепло от твоей, Инночка, любви. Друг мой перебивает мои мысли и говорит: «Пиши, что скоро поедем домой…» Думай обо мне, думай о нашем будущем».
Это письмо и еще несколько, написанных симферопольцем Игнатием Афанасьевым, тоже хранятся в фондах музея. Он освобождал Крым и Севастополь, дошел до Германии уже в звании подполковника. Нежное «Инночка» - это жене, с которой он прожил много лет. Как и другие фронтовики, о себе мог написать немного - разве что жив-здоров, военные подробности все равно вычеркнула бы цензура. Поэтому он писал стихи - как умел, как чувствовал. О любви и надежде, а эти строчки, пусть и далекие от совершенства, переписывали у него товарищи для своих жен:
«Опять тепло ко мне на фронт
Дошло в письме твоем,
И в этот вечер я с тобой,
Как будто мы вдвоем».
Игнатий Афанасьев свое обещание выполнил - вернулся к своей Инночке.
В ТЕМУ
В столице первыми бомбили Жуляны
Стрелки часов показывали 5.30. В небе появились самолеты Ю-88. Немецкие летчики, пролетая над аэропортом Жуляны и 42-м заводом, открыли бомболюки.
- Тугая волна встряхнула ангары, - вспоминал Петр Шурлаков. - В разные стороны полетели металлические листы обшивки, куски черепицы… Летное поле покрылось воронками.
В ангарах начался пожар. Люди, которые работали там в ночную смену, запаниковали. Многие из них погибли. Вчерашний выпускник Киевского танкотехнического училища Петр Шурлаков вместе с другом Петром Родионовым собрали часовых, выкатили уцелевшие пару самолетов и начали гасить пожар. И потушили.
Когда «наверху» узнали о налете, приказали немедленно поднять по тревоге все части и училища. Это была первая боевая тревога в Отечественной войне.
