Я знал Егора Иваныча…
- Д А-А… - протяжно философствует Егор Иваныч, заводя в оглоблю Чалого - меринка. - Езжу теперь на телеге. А ведь было время - летав. Был я стрелком-радистом. Но с чего-то стал заикаться. Який же радист с заики - списалы! Сделался я шофёром. Дюже много поездил. С геологами. Воны на месте не посидять. Ну и я с ними усю Азию сколесив. Геологи много всякой руды нашукали. А я - радикулит. Вот теперь на телегу переключился. Для мягкости со старой машины сиденье приспособил. И ничего - жизнь идее…
Все это Егор Иваныч говорит неторопливо, подтягивая ремешки сбруи. Знакомство с лошадью началось у него с происшествия. Кобылка по имени Майка имела привычку лягаться. И достала сидевшего на телеге Егора Иваныча копытом.
- Ума не приложу, ну як це случилось, как раз по нижней губе. Ну прямо как боевое ранение.
- НО-НО!.. Я тебя научу, я тебя воспитаю, - любимой присказкой погоняет Егор Иваныч неторопливо идущего Чалого.
Дорога тянется вдоль опушки. Слева - лес, справа - степь. Прокалённая, залитая светом равнина желтеет щетиной жнивья, цветами подсолнухов; по полю, где убран горох, ходят семь журавлей. Попозже в эти места соберутся, готовясь к отлету, более сотни старых и молодых птиц. Теперь же из леса на поле летают кормиться несколько здешних семей. На закате журавли неторопливо, невысоко перелетают в болотные крепи, чтобы утром вернуться снова на поле. Журавли нас заметили, но, не тревожась, продолжают кормиться.
- Подывитесь… - показал кнутовищем Егор Иваныч на просяное поле. По нему в сторону журавлей крался лисёнок. В бинокль было видно, как он старается и какие страсти охотника бурлят в молодом неопытном тельце. Осторожно подняв мордочку с высунутым языком, лисёнок разглядывал журавлей и потом опять крался по невысокому, подпаленному жаром просу. Опасность журавлям не грозила. На открытом пространстве они вовремя увидели незадачливого охотника и лишь чуть отлетели. Лисёнок с азартом подростка метнулся в их сторону, но тут же почувствовал, что сам-то он виден со всех сторон. Обнаружив сзади повозку, он кинулся к лесу, и лес мгновенно сделал его невидимым…
Степная жизнь тоже льнёт к древостою. На суках засохших дубов видим горлинок. Канюкам удобно с деревьев высматривать в поле мышей. Спугнули с одиноко стоящей сосны в засаде сидевшего ястреба...
Чёткой границы у лета и осени нет. Зной летний, но в гриве опушки уже появились намёки на близкие перемены - по крутой зелени кое-где выступает багряный румянец вязов и диких груш.
Всё созрело в лесу. Прямо возле дороги, остановившись, собираем сизую ежевику. И то и дело проезжаем места с острым запахом диких яблок. Даже Чалого этого запах волнует, он замедляет вдруг ход и тянет ноздрями воздух. Ругнув радикулит, Егор Иваныч слезает с возка, и мы идём на опушку. Земля под густой приземистой яблонькой похожа на солнечный круг. Недавняя буря стряхнула созревшие белые яблочки, и пока что это лесное богатство не потревожено ни оленями, ни кабанами.
Яблочки нестерпимо кислые, твёрдые. Егор Иваныч морщится так, что конец его чумацкого уса попадает между губами. Он снимает фуражку, наполняет её яблоками и несёт Чалому.
- Я тебя научу… Ну-ка, попробуй…
Лошадь жадно ест яблоки. Я предлагаю её распрячь и сводить прямо к яблоням.
- Ну что ж, давайте поекспериментируем, - соглашается Егор Иваныч.
К ОРОТАЕМ дорожное время за разговором. Егор Иваныч обладает редкостным даром весёлого, неунывающего человека. Даже несмешные вроде бы стороны бытия он преподносит так, что друзья его, лесники, собираясь время от времени с одиноких своих кордонов в усадьбе, просят: "Повеселил бы душу, Егор…"
- Я как Тёркин, вспоминаю что-нибудь вроде бы несмешное, а воны за животы держатся.
- А лягушачья история… Правда ль, до "самой области" дело дошло? Говорят, прямо на лестницу в исполкоме лягушек повыпускал?
Егор Иваныч останавливает Чалого.
- Да не, Василий Михайлович, то всё брехня. Не областное то дело, районное. Воно как было… До работы тут у заповеднике промышлял я в соседнем районе лягушек. На експорт. Вы про то знаете. Ну, наловив я как-то две фляги… Да, в яких молоко возють. Наловив, значить, а тут Франция чевой-то перестала их брать. Перебой який-то там вышел. Ну шо робить? Я туды-сюды - не беруть! Я до председателя потребсоюза: "Товару, - говорю, - рублей на сто…" А вин, председатель, гадюка хитрючий, прижмурився, внимательно на меня смотрить: "А можа, они, Егор Иваныч, у тебя дохлые?.." Ну я сразу у кабинет флягу. "Ну якие же, - говорю, - воны дохлые - живые!" Открыл флягу, наклонил трохи, ну лягушки-то, волю почуяв, по кабинету прыг, прыг… А председатель, оказалось, лягушек не любить, боится… Матерь божия, якие кадры можно было бы снять для вашего "Мира животных"! Сам я смеюся редко. А уже там посмеялся. Плюнув на сто рублей, собрал живой свой товар и прямо к пруду".
Пока я "перевариваю", покатываясь на телеге, лягушачью историю, Егор Иваныч идет в заросли кукурузы и приносит для лошади пару спелых початков.
- Чалого я выменял на Маечку, чтоб ее волки съели. И Чалый меня уважает. Як сяду писать - подходить и блокнот нюхает…
Наш возок стоит у стенки ольхового леса. Нигде в ином месте не видел я ольшаников столь могучих. Километра четыре можно идти этим лесом к Хопру. Но лишь редкий знающий человек предпримет это небезопасное путешествие.
Этот исключительный по богатству природы степной оазис и есть заповедник. Не перечислить всех, кто нашёл тут приют: олени, бобры, кабаны, выхухоль, журавли, утки, цапли...
БЕРЕЖИНА - один из кордонов Хопёрского заповедника. Небольшой домик окнами смотрит в степь, а двором упирается в лес. Тут и живёт уже несколько лет Егор Иванович Кириченко.
- Детей нема. Бытуем с жинкою двое. Вона сегодня на вышке - пожары шукае…
- Не скучно тут жить-то?
- Сказать по правде, скучать-то некогда - служба, пусть и нехитрая, да и скотину держим. Зарплата у лесника, знаете сами, - на хлеб да соль…
Во дворе Егора Иваныча гоготаньем приветствовали два благородной осанки гуся, о ногу тёрлась истосковавшаяся по людям собака. В хлеву о себе заявили два поросёнка. И важничал посредине двора индюк с восемью индюшатами.
- Есть ещё кролики. Почти одичалые. Бегають як хотять. Вон поглядите - усе кругом в норках, боюсь, Чалый ногу сломает. Вечером подывитесь - скачуть вольно, як зайцы…
- Дичь и домашняя животина рядом живут. Бывают, наверное, конфликты?
- Бувають. Якая же жизнь без конфликтов. Лисы до кроликов дюже охочи. Но воны - видели норы - раз, и только хвостик мелькнул. Теперь, чую, лисы до индюков подбираются. У прошлую среду трёх маленьких задавили. Но то, думаю, молодые лисята - учатся… Есть волки. Живут где-то близко. Мимо кордону, по следам вижу, ходили не раз. Но ни боже мой - ни поросёнка, ни лошади, ни даже куры не тронул. Умён зверина! Там, где живее, - не шкодить…
Из всех зверей, Василий Михайлович, наибольшее поголовье - за комарами. На окнах видите марлю, на двери - занавески? Це оборона против сих динозавров. Двухмоторные, дьяволы!.. А ишо ужаков много. Место Бережиной называют не зря. Весною вода як раз до двора подымается. Ну ужаки, понятное дело, на тёплое место, на берег лезуть. Ступить негде от етого войску… И все же Бережина - гарное место, вольное и покойное. Как-то я встретил в Новохопёрске доброго старичка Куликова Александра Иваныча. Вин тридцать лет безвылазно на кордоне прожил. Ну, понимаете сами, сердцем прирос. Мне так прямо голову на плечо положил:
- Ты с Бережины?! Ну як вона там?..
- Да стоить, - говорю, - в порядке. Колодец собираюсь почистить, банку мерекаю сладить…
- Ну а як ужачки, а?
- А як же, - говорю, - есть.
- И у кордоне бувають?
- Бувають, - говорю, - як же без етого.
- У меня, Егорошука, был один ужачок - любимый, у левом валенке жил. Звернётся калачиком и спыть. Я валенок набок клал, щоб было ему удобней. Выйдет, попьё из блюдечка молока и опять спыть. Бывало, валенки надо обуть - обережно его выпускаю. А вернусь - вин опять у левый валенок и спыть…
Егор Иваныч задумывается, гладит клеёнку стола.
- Я пригласил тогда Александра Иваныча у гости. Приезжай, - говорю, - посидим, поговорим, повспоминаем. Шутка ли, тридцать лет на одном месте. Не только ужак, любая травинка станет родною…
Сидя с лесником во дворе на скамейке, мы видим, как в пойму полетели на ночлег журавли, как устроились на насест куры и замелькали над огородом на красном закате летучие мыши.
Машина из заповедника появилась уже в темноте.
- Ну что ж, до побаченья. Не забывайте про Бережину…
Потушив фары, мы постояли на опушке минут десять. В степи плясали красноватые языки света - перед пахотой жгли стерню. Далеко в стороне, пронося по звёздному небу мигающий огонёк, летел самолёт. А справа, рядом с дорогой, темнела громада леса. Запах бензина возле машины перебивался запахом диких опавших яблок.
О КОНЧИНЕ Егора Ивановича узнал я недавно. С его другом мы встретились на сельском погосте. Поговорили о Егоре Ивановиче: "Солнечный был человек…"
И навестили мы Бережину. На крыше заброшенного сарая сидел выводок ласточек, уже готовый улететь в дальние края. "А Егора Иваныча нет. Некому проводить птиц".
