Как дед Степан 58 лет на чердаке прятался
Тайна длиной в жизнь
…Баба Аня умерла в начале марта. Была она женщиной тихой, трудолюбивой, богобоязненной. Перед смертью оставила баба Аня местному священнику исповедальное письмо. Вслух произнести это не решилась. Так долго носила в душе неимоверную тайну…
Как водится в селе, женщины собрались в осиротевшую хату - готовить поминальный обед, утешать теперь вдовца деда Шуру Никитенко. Вполголоса судачили: хорошую жизнь прожили старики, дай Бог каждому! Дом - ухоженный, хозяйство - крепкое. Дочку Валю в институте выучили, замуж отдали, страшно подумать - аж на Кубу. Зато зять Педро, имя которого тут же по-свойски переиначили - Петро, оказался примерным семьянином, пару раз в год непременно наведывался из-за океана в Приморское с гостинцами. За хлопотами не сразу обратили внимание, что меж знакомых лиц мелькнуло еще одно.
Чудной какой-то старик. Серый, будто сроду солнца не видел. Сивые космы. Седые кустистые брови. Испуганный взгляд. В лежалые лохмотья одет. К стенке жмется, ни слова не скажет, а к нему обратишься - молчит. Дед Шура только с досадой рукой махнул в его сторону:
- Дальний родич приехал!
А старик даже шаг на улицу ступить боялся, озирался дико, словно впервые оказался среди людей.
Спустя неделю стали замечать: задержался старик у деда Шуры. Рано утром и поздно вечером на грядках копается, кормит кур и овец, сети рыболовные перебирает. Но только кто у калитки появится, сразу же ковыляет в пристройку, где всякий нужный хлам припасен и лестница на чердак. Однако ж в селе народ глазастый. Улучили момент, присмотрелись, ахнули: похож старик на деда Шуру, прямо как брат!
Кто постарше вспомнил: и точно, был когда-то у Александра Петровича Никитенко младший брат Степан.
В сорок четвертом, когда наши Приморское освободили, забрали его, совсем мальчишку, вместе с другими ровесниками - окопы рыть. А вскоре Степка прибежал домой: то ли, не дойдя до места, колонну разбомбили, то ли еще какая-то беда стряслась.
Родители спрятали его в сундуке. Да и погубили сами, без войны: задохнулся пацан от нафталина, которым были пересыпаны вещи. Так по крайней мере объясняли отец и мать соседям. И просили не выдавать мертвого семнадцатилетнего дезертира - что уж теперь… Боялись и за другого сына: Александра чуть раньше увели в рабочий батальон румыны-оккупанты - укрепления против советских войск строить (до сорокового года Бессарабия находилась под властью Румынии).
Закопали Степку-бедолагу прямо на огороде, за хатой. Насыпали холмик. Чуть позже крест воткнули на том месте, чтобы случайно не распахать, не потревожить прах. Потом трагедия забылась, временем заросла. Даже фотографии паренька не осталось, будто и не рождался на свет.
Брат Шура вернулся живым, завел семью. Сталина сменил Хрущев. Родители умерли. Хрущева сменил Брежнев, за ним чередой пошли другие начальники страны. Украина стала независимой. Дом стоял, что называется, на виду - в двух шагах от сельсовета и церкви, в самом центре села. Хозяева слыли хлебосолами, гостей не чурались. Но никто из чужих не догадывался, что под крышей дома хоронился еще один человек. Взрослел, старел, смотрел на них сквозь щели чердака. Жил?
Когда пересуды о «дальнем родиче» стали совсем нестерпимыми, дед Шура отважился на признание:
- Младший это наш, Степан.
И заплакал. А дед Степан, наоборот, рассмеялся. Он даже представить себе такое счастье не смел.
«Боюсь НКВД!»
Во двор к дедам Никитенко я, признаюсь, входила с опаской. За четыре года, минувшие после неожиданного явления Степана Петровича с «того света», в селе изрядно успели нафантазировать лишку к и без того удивительной истории. Например, что дед Степа не только в коморе и на чердаке дома больше полувека отсиживался, но удалось его в свое время переправить на Кубу, а потом вернуть в село, сбросив с парашютом в плавнях… Потому Александр Петрович, сильно сдавший здоровьем и нервами, мог, говорят, уже не церемонясь, на слишком любопытных брехунов и палкой замахнуться, и матом послать.
Двор был чисто выметен. Двери хаты открыты, оттуда пахло жареной картошкой с мясом. Хозяйничали две женщины, подруги покойной бабы Ани - сельская медсестра и прихожанка местной Свято-Николаевской церкви. Жалели бобылей не по обязанности, а по душе.
- Опять?! - Дед Шура на правах старшего принимал решение, вступать в разговор с прессой или нет. Из-за его плеча выглядывал дед Степа, всем видом показывая: конечно, почему же не поговорить с людьми!
- Ну давай, чистое накинь…
Степан послушно засеменил в пристройку. Но беседа все равно не очень клеилась.
- Степан Петрович, как столько лет в одиночестве выдержали?
Дед обнажил в улыбке остатки изъеденных, желтоватых, но своих зубов - сроду ведь не курил:
- Спал, голодал. Работу делал. Хорошо.
- А от кого скрывались-то весь век?
- Капитан Белоглазов хотел сдать в эн ка вэ дэ…
Дед Шура при этих словах ткнул младшего в бок: запретная тема! И покрутил пальцем у виска - что, мол, с него возьмешь! - когда дед Степа нараспев завел:
- Провожали меня с золотою звездою!
Позвали в дом. В горнице топилась печь. Под образами с двух сторон стояло по кровати под пестрыми ватными одеялами. В рамке - фотография «кубинцев»: Валентины с Педро и их дочкой.
Дед Шура жаловался: сердце болит, ноги болят, колхозная пенсия маленькая, на двоих не хватает, а Степану даже паспорт до сих пор не выправили. Мол, никаких документов, удостоверяющих личность, не сохранилось. Дед Степа показывал руки, черные от земли, с искривленными пальцами, и тоже вспоминал о хворях: как однажды кашлял, а ему банки ставили - то ли из детства что-то в памяти воскресло, то ли из сегодняшнего дня, не понять…
Старики сидели рядком на лежанке, я - на стуле напротив. По оплошности не заметила миску, которую женщины-помощницы забыли выплеснуть после уборки. Задела, опрокинула, вода пролилась, грозя замочить картонки, расстеленные для тепла вместо ковров. Схватила в сенях тряпку, заодно по новой протирая весь пол.
- Хватит, хватит уже… - одобрительно останавливали меня деды. Александр Петрович даже прослезился:
- Тяжело без бабы! Анна моя, покойница, наказывала: женись снова, когда меня не станет. В селе мужикам в одиночку не выжить.
- А Степан Петрович не думает жениться? Может, уже и на примете кто есть?
Дед Степа хитро прищурился и кивнул: ясное дело! Но дед Шура амурные планы младшего пресек:
- Болтаешь много! Вино она пьет, и ты тоже начал. Думаешь, не знаю?
Степан Петрович виновато вздохнул. Не разрешает ему старший земных радостей вкусить… А телевизор он смотреть сам не желает:
- Голые задницы показывают, тьфу!
Когда прощались, дед Степан заговорщицки шепнул:
- Ты, девочка, только Шурке не выдай… Денег у меня много. Банк пять миллиардов прислал.
Дед Шура, чтобы не обострять до конца внутрисемейную ситуацию, сделал вид, что этого не расслышал.
«Почему не играла музыка?»
С тех пор как Приморское обзавелось собственной «знаменитостью», не по доброй воле отшельником Степаном Никитенко, односельчане не устают обсуждать дедову судьбу. После публикации в районной газете в сельсовет явилась целая делегация возмущенных земляков.
- Да за что ж такая честь, даже фотографию напечатали! Мы, понимаешь, воевали, в колхозе работали честно, а он, как крыса, до старости в норе просидел, на готовеньком!
Другие отзывались с состраданием. Бухгалтер Ольга Григорьевна Проноза делилась:
- Он как дитя: ни злобы, ни зависти… Говорит одной женщине, немолодой уже: «А я тебя помню, как замуж выходила, свадьба мимо дома по улице шла. Красиво…» Другим соседям признался: «Вашу бабу Агафью хоронили - плакал». А тому событию лет двадцать… Руки его видели? Он у семьи даром хлеб не ел. Сети плел, початки кукурузные лущил. В темноте только иногда спускался вниз - подышать.
Петр Семенович Карпенко, колхозный пенсионер, припомнил:
- Как-то к Никитенко пожарные явились с проверкой дымохода. И тут на чердаке что-то стукнуло. Теперь понятно, что Степан не вовремя шагнул, оступился. «Что такое?» - спрашивают у Александра. «Коты проклятые…» А еще давным-давно случай был.
Александр отправился на ночную рыбалку с лодки. И тут как на грех вдалеке еще рыбаки показались. Они потом уверяли, что заметили, как с лодки метнулась в камыши человеческая тень. Хотя, может, хлебнули лишку - померещилось?
Отыскала я и Филиппа Дмитриевича Плачинду. В сорок четвертом его мобилизовали со Степаном Никитенко, в одной повозке увезли. Погодки - вместе росли, на виноградниках трудились, немного учились грамоте в румынской школе. Филипп Дмитриевич степенно сел на лавку возле своей усадьбы, поправил шапку:
- Зря Степка тогда струсил и сбежал из казармы! А я не сбежал. Сперва окопы рыл, потом в пехотном полку в Красной Армии - связистом. Но в действующую армию уже не попал, война кончилась. Семь лет прослужил, награды имеются - медаль «Защитнику Отечества», орден «За мужество». Юбилейные, само собой…
У Филиппа Дмитриевича - сын и дочь в Одессе, внуки взрослые. Свет повидал, профессию получил, почет и уважение, пенсией доволен, политиков критикует. И жалеет деда Степу чуть свысока:
- Не надо было родню слушать. Ну, отсидел бы срок за дезертирство… Но не погубил целый свой век.
«Голова» сельсовета Дмитрий Павлович Зимний рассказывал:
- В прошлом мае День Победы праздновали без духового оркестра. Ветераны собрались, дед Степан встал в сторонке. И спрашивает грустно: «Председатель, а почему сегодня музыка не играет? Я каждый год ее ждал, слушал на чердаке»… Верите, мороз по коже пробрал!
…Долго мы с Михаилом Ветрогоном, начальником отделения гражданства, иммиграции и регистрации физических лиц Татарбунарского райотдела милиции, обсуждали тему, как выписать деду Степану паспорт. Ибо вернулся он на землю без документального свидетельства. Но так ничего и не решили. Хлопотно это: нужно собственноручное заявление гражданина, в архивах выписку о рождении найти, очевидцев, подтверждающих личность, опросить, обратиться в суд. К тому же единственная бумажка, справка о том, что пропал семнадцатилетний Степан Никитенко без вести во время войны, затерялась. Михаил Иванович предположил, что осуществить легализацию ничейного деда по силам лишь «кубинским родичам» - приедут, поди, на поминальные дни в село. И утешил: если дед вдруг не дождется и умрет, похоронят его второй раз без проблем…
«Мне туда нельзя»
Но дед Степан о смерти не думает. Если бы не ложились земляки ночью спать, то и тогда, наверное, переделав всю работу по хозяйству, старался бы к ним держаться поближе. Не наговорится никак, не наслушается.
Есть только два места в Приморском, куда он не решается ступить, - церковь, что совсем близко от дома, и братская могила с памятником солдату, где спят вечным сном 155 односельчан, погибших во время Великой Отечественной. А почему не решается, Степан Петрович объяснить не смог, лишь повторил несколько раз, как молитву:
- Мне туда нельзя.
А КАК У НИХ?
60 лет в джунглях…
Двое японских солдат скрывались от всех, не зная об окончании Второй мировой войны
В мае 2005 года на филиппинском острове Минданао местные сотрудники спецслужб наткнулись в лесу на двух полуодичавших стариков. Военнослужащие японской императорской армии - 87-летний лейтенант Иосиво Ямакаве и 83-летний ефрейтор Цудзуки Накаути - прятались в джунглях 60 лет, не зная об окончании Второй мировой войны.
В 1944 году их часть перебросили на Минданао, однако почти вся она погибла под бомбардировками американской авиации. Оставшихся в живых пытались эвакуировать. Но Ямакаве и Накаути к месту сбора опоздали. Так они и остались на острове, будучи уверенными, что командиры скоро вернутся за ними с подкреплением и спасут.
Шли годы, но помощь все не шла. Однако двое военных предпочли оставаться в лесу, а не сдаваться. Они полагали, что сослуживцы и близкие сочтут их дезертирами и проклянут за малодушие.
Даже листовки с объявлением о конце войны, которые разбрасывали над джунглями местные власти, японцев не убедили. Они думали, что это происки коварных американцев. И лишь рассказ нашедших их филиппинских контрразведчиков о том, что Япония капитулировала шестьдесят лет назад, заставил двух вояк «выйти в свет». Оба были поражены тем, что увидели. Но очень обрадовались тому, что никакой военный трибунал им не грозит. Они успели повидаться с родными, которых даже не узнали, и тихо закончили свои дни в доме престарелых.
