Грибная бабушкина глушь
Её приметы мы находим в стихах выраставшего тут поэта. И название ей - Мещера.
Москвичи, может быть, удивятся, но край Мещеры кое-кто из них видит с верхних этажей городского жилища. Сокольники и зелень Лосиного острова - это остатки великого пояса хвойных лесов, тянувшихся ранее от Десны, от Брянска и Чернигова до лесов муромских на Оке. Теперь от большого зеленого пояса остались лишь острова. Но есть район, где пока еще сохранилась «грибная бабушкина глушь».
В опоясанном реками треугольнике покоится огромное, в половину Швейцарии (23 000 километров квадратных), плоскодонное блюдо земли с плотным глинистым дном и песчаными возвышениями. Считают: когда-то было тут море. Потом одно к одному теснились озера. Старея, они превращались в болота. И ныне край - болотистая низина с пахучими сухими борами на песчаных буграх, с затопленным по весне чернолесьем и знаменитыми мшарами - усыхающими болотами, на которых произрастает робкий березнячок и чахлые сосны. Даже в сухое время край во многих местах доступен лишь пешеходу. В половодье же Мещера (особо рязанская её часть) превращается в море. Ока, пятисоткилометровой извилистой лентой окаймляющая пониженье, не успевает уносить в Волгу талые воды. Поднимаясь в иные годы на 10 - 12 метров, вода из реки в степную зону, огражденную высоким берегом, не изливается, вода устремляется в мещерское пониженье, затопляя луговую широкую пойму, леса и болота, отрезая друг от друга селенья.
Я видел эти разливы с высокого правого окского берега. Море! В пять-шесть дней вода покрывает пространство, уходящее за горизонт. Всё в воде: дороги, мачты высоковольтных линий, деревянные постройки летнего лагеря для скота. В лесу вода подымается к кронам деревьев. Скворечник, на который неделю назад надо было глядеть, задрав голову, затоплен по самый леток. В воде плавают птичьи гнезда. Лесные кордоны, для которых выбираются места на «горах», тоже, случается, заливает выше окон. В 70-м году мы, помню, спасали семью лесника, ожидавшую нашу лодку, стоя на крыше.
Много воды на Мещере остается и в лето. Как губка, держат её болота, сообщаясь друг с другом ключами и мочажинами. Голубизной сверкает вода в луговых поймах. А пробираясь по лесу, вдруг упрёшься в черные, как палехские шкатулки, озера. Они тут не считаны, не помечены картой. И только местные жители да какой-нибудь дошлый турист, не изменивший Мещере ни разу в летних своих скитаньях, скажет, где и что таится в лесах. Есть тут и целый озерный «архипелаг». О, Русь, малиновое поле/И синь, упавшая в реку,/Люблю до радости и боли/Твою озерную тоску.
Есенин не однажды стоял у этих озер на границе Московской и Рязанской земель. Озера большие, открытые, светлые (под стать названья: Святое, Великое, Белое), но до крайнего удивления мелкие. «Из деревни в деревню парни и девушки переходили по озеру вброд», - вспоминает озадаченный путешественник. И правда, в редких местах лодочный шест на этих озерах опускается глубже одного метра. Озера идут цепочкой, вливаясь одно в другое. А города края Мещеры Гусь-Хрустальный и Гусь-Железный названы так по речке, на которой стоят.
Такова краткая география Мещеры. На этот край с большим интересом могут взглянуть также историк, этнограф, хозяйственник и, конечно, влечёт сюда всех, кто ищет в природе поэзию.
|
По названиям речек, озёр, деревень историк может почувствовать прошлое края, его языческие времена, когда обитали тут народности угро-финских племён: мордвы, мокши, муромы, мещеры. Народы исчезли, растворились в массе пришедших сюда славян. Но следы былой жизни остались. Вслушайтесь: Салаур, Ушмар, Тума, Ерахтур, Чаур, Ламша, Лакаш, Мурмино, Кочемары… Это названия деревень. Возможно, не все они восходят к временам, когда люди поклонялись тут солнцу, воде, дуплистым деревьям. Но название края - Мещера - оставило нам одно из живших в этих местах древних племен.
Мещера была малодоступным «потайным местом». В мещерских лесах за Окой населенье рязанской земли укрывалось от набегов татар. (И сами татары позже селились в этих лесах.) Сюда ссылали за разного рода провинности и проступки. Сюда бежали крестьяне-раскольники, тут оседали разбойники, промышлявшие с кистенём на Муромским тракте, тут по какой-то причине осели переселенцы с Литвы. Тут находили убежище остатки разгромленной вольницы Разина и Болотникова. Сюда сослали стрельцов после бунта 1698 года и привезли на работу пленных французов после разгрома Наполеона. Сюда бежали от беззаконья и от закона. И всех лесная, болотная, бездорожная глушь укрывала и берегла.
Сегодня лодки, вездеходы, мотоциклы, телевизор и радио быстро приводят к единому знаменателю яркую самобытность веками формировавшейся жизни. Но еще можно встретить на Мещере своеобразные говоры с цоконьем (девоцка не щепоцка - за окошко не кинешь); встретишь часовню с погостом возле дороги; заметишь: дома к северу от реки стоят к улице боком, а к югу - лицом на улицу; увидишь села с непременным амбаром перед жилой постройкой; увидишь колодец с журавлем местной мещерской конструкции; встретишь старика-старовера, который на просьбу «угостите водицей…» приветливо вынесет воду, но потом кружку выбросит в мусор.
Жизнь хозяйственная тоже сложилась тут необычно. Изначальные племена кормились на Мещере рыболовством, промышляли лесного зверя и дикий мёд. Позже погустевшее населенье стало выращивать хлеб, но урожай был «сам треть», то есть одно ржаное зерно посева на бедных песчаных землях давало всего лишь два зерна урожая. Навоз - удобрение было столь ценным, что его включали, как пишет коренной мещерец, поэт Виктор Васильевич Полторацкий, даже в приданое за невестой. Земля была слабой кормилицей человека. И казалось, тут, у болот, должна бы гнездиться крайняя бедность. Ничуть не бывало! Мещеряки жили куда справнее своих заокских соседей, сеявших хлеб по тучному чернозёму. Степняки, обитавшие в избах, крытых соломой, дивились, бывая в мещерских лесах: «Неужто не баре, неужто простые люди проживают в этих хоромах?»
О мещерской природе принято всегда говорить в первую очередь. Чаще о ней только и говорят. Во времена писателя Куприна (начало прошлого века) поэзия Мещеры была не очень заметна потому, что было много других не очень тронутых человеком мест. И Куприн увидел тут лишь ужаснувшую его глушь. Но сорок лет спустя Паустовский эту глушь воспринял уже иначе. Мещера показалась ему лучшим на земле местом - «эту затерянность я ощутил как счастье».
Паустовский много лет ездил сюда постоянно и надолго - «всего двести верст от Москвы!». Он любил этот край преданно и сумел рассказать о нем тонко и поэтично. Благодаря Паустовскому, не побывав здесь, мы уже знаем притягательность сонной воды, тихих неярких зорь, кафедральную высь и торжественность бора, таинственность топких мшар, очарованье глухих полянок с копнами сена и манящую силу одинокого огонька. Книжный лист с рассказами о Мещере (проверьте!) источает запах грибов, сосновой живицы, запах приводных трав и нагретых солнцем лугов. Я уверен, много людей в минуты душевного неустройства засыпали успокоенными, пробежав глазами три-четыре страницы мещерских рассказов. И многих Паустовский побудил к странствию в эти места.
Открытие Мещеры продолжается. Тут во время весенних разливов орнитолог Борис Вепринцев записывал голоса птиц. Все, кто слышал его записи на пластинках, слышали голос Мещеры. И несколько раз, бывая в лесах у Оки, я встречал тут фотографа Гиппенрейтера. Встречал его в разное время: в пору весеннего половодья, молчаливой мещерской зимой, пахучим летом и красочной осенью. Я заставал Вадима либо за съемкой, либо в ожидании тех неповторимых моментов, когда на пленке остается не просто пейзаж, а особое, ускользающее от глаз состоянье природы. Состояние это умел сильно почувствовать выраставший в этих краях Есенин. Умел передать его словом Константин Паустовский. Сумел запечатлеть эти разнообразные состояния природы и Вадим Гиппенрейтер.
Снимать Мещеру непросто. Тут нет эффектных картин природы, какие видишь, например, на Камчатке, в Кавказских горах. Там всё очень броско, величественно, ярко. На Мещере всё по-другому. В здешней природе всё просто, пожалуй, даже и скромно. Но это тот случай, когда за неброской красотой внимательный глаз и чуткое сердце угадывает особый поэтический мир, который был источником жизни и богом для наших предков-язычников и который продолжает нас радовать в век самолетов и электричества.
Каждое поколение открывает «свою Мещеру». По дороге, проложенной из Рязани в Касимов, едут сюда грибники. По лесной речке Пре каждое лето сплавляются на байдарках любители путешествий. Окский заповедник, укоренившийся на Мещере беречь её лес, болота, нашедшую тут убежище живность, перелетных птиц, - один из самых известных в стране.
И в каждое время находится новый певец этой природной жемчужины...
Окончание в следующем номере «толстушки».
