Экс-президент Польши Александер КВАСЬНЕВСКИЙ: «Однажды поляки смогут сказать русским «Прощаем и просим прощения»
Мудрые люди говорят, что смерть - великая сводница. Год назад, 10 апреля 2010-го, авиакатастрофа под Смоленском, унесшая жизни президента Польши Леха Качиньского и еще 95 пассажиров, принадлежавших к высшим «сливочным» слоям польского общества, потрясла мир и впервые развернула лицом друг к другу два народа, русский и польский. То был шанс на примирение двух вечно ссорящихся славянских сестер. Казалось, еще чуть-чуть, и растроганная Польша кинется в родственные объятия России. Но не кинулась и не зарыдала. Историческое объятие не состоялось. Почему? Что помешало Польши и России сойтись в час утраты? На эти вопросы нашего специального корреспондента Дарьи Асламовой отвечает один из самых влиятельных польских политиков, бывший президент Польши Александер Квасьневский.
- Господин Квасьневский, после катастрофы мера сочувствия россиян к полякам была столь же велика, сколь велико было чувство благодарности польского народа к российскому. Что мы имеем год спустя? Бесконечные дрязги и придирки с польской стороны и ответное раздражение российской. Мы устали от польских упреков. Почему же мы не сошлись тогда?
- Первая реакция народа была и в самом деле красивой - с чувством понимания, что мы стали свидетелями одной из ужаснейших мировых катастроф. Столько замечательных, известных людей оказались в одном самолете и разбились в таком символическом месте - в нескольких километрах от Катыни! Поляки были тронуты сочувствием русских. Я помню, была красивая гражданская инициатива в тот период - поляки шли с цветами на кладбища, где похоронены советские солдаты, погибшие во Вторую мировую войну. Но когда в ход пошел и укрепился политический фактор, мы потеряли это прекрасное чувство взаимопонимания первых недель после катастрофы.
- Вы хотите сказать, что смоленская трагедия стала политическим инструментом в ловких руках?
- Безусловно. В Польше через месяц после катастрофы началась политическая борьба за власть между партией «Право и справедливость», которую возглавляли братья Качиньские, и «Гражданской платформой». Сначала были президентские выборы, а теперь мы ожидаем парламентских. Борьба нарастает. И катастрофа, и ее расследование, и такие символические жесты, как крест перед президентским дворцом, - все стало политикой... В каждом обществе есть люди, которые любят теории заговора. Самое важное - не создать из катастрофы какой-нибудь очередной «смоленской тайны» или «смоленской лжи». Это было бы ужасно! Хотя я понимаю, что и авторы, и книги «заговорщицких» теорий еще будут появляться. Это неизбежно, но со временем все успокоится. Очень важной будет встреча президентов Медведева и Коморовского в Катыни, мы ждем от них хороших идей, как развивать польско-российские отношения.
- Простите мне мою откровенность, но мне кажется, принять правду о катастрофе Польше будет трудно - помешает пресловутый «комплекс жертвы».
- «Комплекс жертвы»? Но мы и в самом деле много раз были жертвой истории. Это оправданные чувства. 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу, а 17 сентября согласно пакту Молотова - Риббентропа восточная часть Польши оказалась в руках СССР. А после войны никто не спрашивал поляков, хотят ли они быть в советском блоке! Чувствительность к истории очень характерна для ментальности поляков, и это нас спасло. Без страсти к истории не было бы нации. Вспомните, в конце XVIII века Польшу разделили на части три самые мощные страны Европы - Россия, Австрия и Пруссия. Нас не было на карте мира 120 лет! Это три-четыре поколения! Поляки жили в трех империях с разными законами и учились в школах на разных языках. Но наша историческая память и наша католическая церковь помогли нам выжить как нации и сохранить язык и культуру. А шанс снова создать государство появился у нас только после Первой мировой войны. Наше географическое положение между Балтийским и Черным морями - и наше счастье, и проблема. В XV - XVI веках мы имели огромное влияние в регионе. Но Польша равнинная страна, и это нас чуть не погубило. Для всех военных плоская местность очень удобна - идешь с армией с запада на восток или с востока на запад, хорошо бы через Польшу. Даже шведы в XVIII веке уж на что спокойный народ, и то шли воевать через Польшу. Такое место. Для нас, поляков, исторические дискуссии крайне важны. Например, нашим людям трудно было принять правду о тех периодах истории, когда поляки отнюдь не были жертвами. Я имею в виду еврейский вопрос и еврейские погромы, когда поляки убивали своих сограждан-евреев после Второй мировой. Некоторые люди заявляют: это не может быть правдой и лучше об этом не говорить. Но говорить надо! Эти дискуссии о неприятном прошлом помогут нам преодолеть то, что вы называете «комплексом жертвы». К чему я это говорю? Каждому народу приятно видеть свою историю в розовом цвете, но история разная. Если народ готов говорить о черной части своего прошлого, значит, он сильный. Это касается и России. Без полноценных дискуссий история для поляков и россиян всегда будет проблемой.
- Но мы говорим об общей истории и говорим много, просто полякам всегда мало, - замечаю я. - В отношении прошлого вы ненасытны. Вы переносите проблемы вчерашнего дня в день сегодняшний.
- Да, мы, поляки, другие. Мы не похожи на те страны, которые связаны только с будущим и идут вперед. Но с русскими нас должно выручить наше общее славянское чувство юмора и наши общие корни.
- Все трагедии в Польше сильно политизированы. Поляки помнят только о Катыни, но не любят говорить о волынской резне на Украине или литовской бойне в деревне Понары, о которой мир почти ничего не знает. Только в Понарах были сто тысяч погибших поляков и евреев (несколько Катыней!), однако вы не предъявляете претензии своим литовским и украинским соседям. Как вы это объясните?
- Волынь действительно сложный вопрос. Там было убито более двухсот тысяч поляков, и, в свою очередь, от рук польских партизан погибли сто тысяч украинцев. Была война. Во многом благодаря Кучме мы смогли примириться с Украиной. С литовцами тоже шел долгий процесс примирения. Но почему знают именно Катынь? Трагических конфликтов было много, но трудно сказать, кто конкретно виноват. Что касается Катыни, мы имеем решение, подписанное членами Политбюро, - расстрелять более 20 тысяч польских офицеров как противников СССР. Это правда, они не были союзниками, но расстрел военнопленных - против всех международных конвенций! Это было прежде всего политическое решение.
|
- Однако Россия не делает Польшу заложником трагедии советско-польской войны. Я говорю о гибели от голода, болезней, пыток и казней более 60 тысяч русских красноармейцев в польском плену.
- Но это не было резней! Да, действительно, погибло много ваших военнопленных. Была страшная беда, они лежали беспомощные и больные. Я посетил краковское кладбище, где они покоятся, и положил цветы на могилы. Этим людям, безусловно, надо дать место в истории. Но сравнивать эту трагедию с Катынью нельзя - здесь не было политической воли.
- Но для родственников красноармейца, погибшего в польском плену, не важно, убили его по приказу или просто так. Почему я это говорю? В 1965 году польские епископы нашли в себе моральную силу написать письмо немецкой церкви: «Прощаем и просим о прощении». Мне кажется, прощение должно быть взаимным.
- Когда вы сравниваете две трагедии, это в российском стиле: одни там погибли, а другие тут погибли. Русские вообще часто говорят: мол, в России не одна Катынь, а миллионы жертв сталинизма. Такое представление типично для больших империй - российской, английской и американской. Но мы, поляки, маленький народ, и Катынь всегда будет нашим большим горем. Это была страшная резня и долгий период лжи. Я помню, в 1989 году Ярузельский полетел в Москву на встречу и взял меня с собой. Был прекрасный обед, правда, безалкогольный. Представляете, икра, селедка - и ничего. (Смеется.) И вот Ярузельский говорит Горбачеву: «Михаил Сергеевич, надо что-то делать с Катынью. Людям нужна правда». И помню ответ Горбачева: «Войцех, мы еще не готовы». Этот долгий период молчания породил катыньские мифы. Но то, что случилось 7 апреля прошлого года, за три дня до авиакатастрофы, когда Путин и Туск вместе почтили память жертв в Катыни, - это исторический шаг. Страшный и неумный период нашей общей истории закончился. Мы пришли к цивилизованной форме разговора о трагедии. Есть ли в Польше такие люди, которые никогда не скажут: мы прощаем русских? Конечно, есть. Для них всю жизнь Россия будет виновата. Но их мало, не более пяти процентов. Процесс примирения пошел. Чего мы ждем от встречи Медведева и Коморовского в Катыни? Взаимных шагов понимания и примирения. Может быть, тогда поляки смогут сказать: «Прощаем и просим о прощении».
Фото Марии ПЕТРОВСКОЙ.
