Афганские талибы - русской журналистке: «Наркотики - наша атомная бомба, которой мы сразим ваш мир!»
Я точно знаю, как выглядит ад. Мне знакомо его смердящее дыхание, мне известны его отталкивающие черты. Ад прописан по адресу: столица Афганистана Кабул, бывший русский культурный центр. «Ты на территории России. Добро пожаловать домой! - хихикает охранник по имени Субар и тут же деловито осведомляется: - Маску взяла?» «Нет», - испуганно лепечу я. «Закрой лицо платком, старайся не дышать. А то отравишься или еще хуже: наркоманкой станешь. Эти гады героин не только колют, но и курят: разогревают над огнем на металлических пластинках и дышат». - «Сколько их тут?» - «Постоянно проживают восемьсот наркоманов. Плюс больше тысячи человек каждый день здесь покупают дозу. В среднем через русский центр проходят до двух тысяч человек в сутки».
Двое охранников, переводчик Самим и я входим в громадное полуразрушенное здание, где на стенах еще сохранились облупившиеся мозаики, прославляющие жизнерадостное советское искусство, и видавший виды портрет Ленина. Навстречу нам, шатаясь, двигаются иссохшие и дикие до неправдоподобия создания - те из обитателей трущоб, кто еще в состоянии двигаться. В нос бьет нестерпимый запах человеческих экскрементов, пищевых отходов и ядовитых наркотических испарений. Комната за комнатой, зала за залой. Десятки корявых, скотоподобных людей с отсутствующим взглядом сидят на корточках или лежат на полу, скрючившись в позе зародыша. Они мычат или стонут, некоторые рычат. Настоящее царство теней. Липкие, зловонные стены потеют, словно в кошмарном сне. «Не касайся ничего руками, - шепчет мне мой переводчик Самим. - Тут все известные и не известные науке болезни». От героинового дыма мои легкие словно в тисках, а утренний кофе свернулся в желудке комком и нетерпеливо просится наружу.
Разовые дозы зелья тут же продают сидящие на полу местные продавцы. Какой-то убогий вдруг вскакивает и с воем тычет мне в лицо гангренозными культяпками. Я в ужасе отшатываюсь. «Смотри-ка, а этот кончается», - равнодушно говорит охранник Субар, склоняясь над бьющимся в последней агонии умирающим. Я малодушно отвожу глаза. «Сколько их умирает в месяц?» - спрашиваю дрогнувшим голосом. «Сейчас получше - не больше двух-трех человек в день. Тут рядом устроили госпиталь. Некоторых успевают откачать».
Доктор Абдула из этого госпиталя «последней надежды» оказался маленьким веселым человеком, немножко говорящим по-русски. «А зачем вы, собственно, пришли? - спросил он меня. - Чем вы им можете помочь?» «А вы?» - парировала я. «Могу вылечить двух человек из ста. Поверьте, в нашем деле два процента спасенных - чудесный процент. А еще мы их кормим». Доктор указывает на здоровенного детину в фартуке, орудующего гигантским половником в котле с супом. «Может, отобедаете с нами?» «Нет уж, спасибо», - бормочу я, мечтая добраться до ближайшего туалета, где можно вытошнить из себя всю героино-гашишную дрянь.
На афганцев мои страшные рассказы о «русском доме» (территория этого отстойника до сих пор юридически принадлежит посольству России) не произвели никакого впечатления. Колется и скуривается, по их мнению, только шваль и мразь, а значит, туда ей и дорога. Порядочный мусульманин на такую дрянь не подсядет. Это забава для «кафиров» (неверных) - для загнивающей проклятой западной цивилизации. А здесь, в Афганистане, наркотики - серьезный бизнес, и ничего личного. Опиум дает крестьянину хлеб, политикам - золото и власть, боевикам - оружие. Молодая «героиновая демократия» производит 93 процента всех опиатов в мире - только в 2007 году получено 8200 тонн опиума-сырца. (Для сравнения: в 2001-м, в последний год правления движения «Талибан», сумевшего существенно сократить посевы опиумного мака, произведено всего 185 тонн опиума-сырца.) Среднегодовая прибыль от героина - сто миллиардов долларов (из них сам Афганистан зарабатывает, по разным оценкам, от 4 до 7 миллиардов). Каждый год только в России от афганского героина умирают до 30 тысяч молодых людей (в два раза больше, чем погибло наших солдат за десятилетие советско-афганской войны).
Кто правит настоящим опиумным Афганистаном, две трети которого находятся вне контроля сил НАТО? Чем живут и дышат сегодняшние афганцы? Чтобы узнать это, я отправилась на юг страны - в грозную провинцию Кандагар.
В КРАЮ ТАЛИБОВ
Самолет над Кандагаром немилосердно трясло. Сколько летаю над Афганистаном, столько раз умираю от страха. Громадные бесплодные горы внизу, сложнейшие авиатрассы, мощные воздушные потоки, подбрасывающие тяжелый самолет, как шарик для пинг-понга, и ни глотка водки, чтобы снять напряжение. И всякий раз одна и та же картина: как только самолет попадает в сильнейшую болтанку, афганцы заливаются сумасшедшим хохотом, демонстрируя тем самым свое презрение к опасности. В этом полете они веселились пуще прежнего: единственная женщина среди 150 мужчин (два черных тряпичных кулька на задних сиденьях - не в счет), я истово крестилась и шептала жаркие импровизированные молитвы. Что-то вроде: «Спаси меня, боженька! Я буду хорошей девочкой!» Мой сосед справа тоже вцепился в свои четки. «Ага, дружок! И ты боишься!» - мстительно подумала я. Уж не знаю, чья ворожба сработала, но самолет благополучно приземлился на американском военном аэродроме, и я шагнула в странный, трагический мир, живущий по собственным правилам.
Правило № 1. Женщина может передвигаться по Кандагару только в чадре, на заднем сиденье автомобиля и только в сопровождении мужчины. Лишних движений не делать, фотоаппарат не доставать, не смеяться и не привлекать к себе внимания.
Правило № 2. Здесь все решают мужчины. Под ногами не путаться, не ныть, не капризничать, слушать, что говорят, и понимать, что ты всего лишь женщина.
Мой новый друг Наджибула, усадив меня в машину, сделал контрольный звонок в Кабул: «Груз прибыл». («Груз» - это я!) Наджибула Ачекзай, легенда афганской журналистики, принадлежит к знатному пуштунскому роду. Его семейные связи тянутся от севера Афганистана до пакистано-индийской границы. Четверо его родственников уже шестой год сидят в Гуантанамо. Сам Наджибула - человек блестящей и неожиданной судьбы. Пацаном под самый конец войны попал на фронт против русских, подносил взрослым снаряды, потом учился в Ташкенте и в Москве на режиссерском отделении ВГИКа (!), три года жил и работал в Праге. По возвращении на родину стал свидетелем бесчисленных конфликтов. Был ранен и тяжело контужен. Страстный патриот. До сих пор отказывается общаться со своими родственниками, оставившими беспокойный Афганистан ради благополучной жизни в Германии и США. Считает их безродными космополитами. Наджибула - едва ли не единственный журналист, работавший четыре года при талибах. Выполнял и дипломатические миссии. Налаживал отношения талибов с Узбекистаном, выходил на ФСБ, когда «Талибан» искал контакты с Россией. «Чего талибы хотели от русских? Сотрудничества, партнерства, - объясняет Наджибула. - Они давали понять: если русские придут с миром, возможен диалог. Но русские на это не пошли. Только так, почву прощупывали».
/upimg/photo/15488.jpg?0.599399780194414
С тех времен у Наджибулы хранится бумага, подписанная лично муллой Омаром, в которой ему как журналисту разрешается передвигаться по Афганистану в «неприличном виде» - с короткой стрижкой и без бороды! При новой власти Наджибулу не раз «прессовали» американцы. «Однажды арестовали меня на два дня, - рассказывает он. - Давили, требовали сдать мои контакты. Мол, я с талибами общаюсь. Но, во-первых, многие из них мои родственники. Во-вторых, я журналист и общаюсь абсолютно со всеми, в том числе и с американцами. Но на моих руках нет крови, я не воюю».
Жена Наджибулы, веселая и острая на язык Шахзода, - узбечка из Ташкента. Обе мы с ней родом из СССР, и в доме меня принимают как сестру. Каждый дом в Кандагаре - это крепость. За высокими каменными стенами я наконец скидываю ненавистные тряпки и переодеваюсь в домашнюю афганскую одежду. Болтливую соседку, ненароком зашедшую в гости, тут же выставляют. Никто не должен видеть, что в доме находится иностранка. О моем прибытии знают только 30 - 40 ближайших родственников, но они не выдадут: это внутрисемейное дело.
Ковер для мусульман - это и стол, и постель, и гостиная, и место для детских игр. Вся жизнь проходит на ковре. Скрестив ноги по-турецки, я за обе щеки уминаю настоящие шедевры афгано-узбекской кулинарии. (Самое потрясающее: варенье из жгучего красного перца. От одной ложечки желудок горит адским огнем, но оторваться невозможно.) «Шахзода, ну вот ты, советская женщина. Как ты жила четыре года при талибах?» - пристаю я к хозяйке дома. «А мы и сейчас при них живем, - смеется она. - Здесь никакой власти нет. Американцы носа не высовывают со своей базы. Сразу за Кандагаром начинаются посты талибов. Я всегда через них проезжаю, когда еду в Кабул». «Ты ездишь одна в Кабул?! Через всю воюющую страну?» - поразилась я. «Почему же одна? С детьми. Тут такая странность: ни талибы, ни грабители местных женщин под чадрой не трогают. А вот мужу приходится летать на самолете. Потому что всех мужчин талибы выводят из автобуса, обыскивают. Тех, кто сотрудничает с местными властями, или работает в полиции, или просто подозрителен, убивают. Не при нас, ждут, когда автобус отъедет». «Теоретически и я могу проехать?» - «Не выйдет. Вычислят и возьмут в заложники, как тех южнокорейских идиотов, которые выехали как на экскурсию в автобусе с открытыми лицами, еще и на рынок заехали за сувенирами. Их потом за 5 миллионов долларов выкупили у «Талибана». А вообще народ сейчас ностальгирует по талибам. Они дали Афганистану мир, безопасность и хлеб. Одинокая женщина могла ночью без опаски проехать в такси через всю страну».
Восторженные рассказы афганцев, как при талибах воров вываливали в дерьме и возили напоказ в телеге по улицам, а прохожие плевали им в лицо, как мешок денег можно было оставить на дороге и пойти спокойно помолиться, мне уже порядком наскучили. «А виселицы? А побивание камнями? А отрубленные руки? - спрашиваю я Шахзоду. - А контроль за женщинами?» «Так это ж Восток, - философски отвечает Шахзода. - Здесь понимают только силу - это я тебе как узбечка говорю. В Азии пока голову не отрубишь, закон никто не усвоит». (Я тут же вспомнила любимое высказывание Казановы: «Счастлив единственно народ угнетенный, задавленный, посаженный на цепь».)
«АМЕРИКАНЦЫ ДОПЫТЫВАЛИ: ПОЧЕМУ ВЫ РУССКИХ ВРАГОВ ЛЮБИТЕ, А НАС НЕТ?»
|
Еще одна вечная тема в афганских разговорах - та Большая Война. «Русские воевали… по-человечески, - говорит Наджибула. - Я недавно одного доктора-талиба привез в Ташкент. Он на рынке увидел сгущенное молоко и страшно обрадовался. Помнишь, говорит, Наджибула, когда мы с советскими воевали, все наши рынки были завалены дешевой русской тушенкой и сгущенкой. Советские первым делом хотели накормить, не то что американцы. Мы, когда видели в небе самолет Ил-76, так и говорили: «Молоко летит». А когда американцы вошли в Афганистан, я работал тогда на радио «Свобода» и как-то поехал с вояками на операцию делать репортаж. Целую неделю мы провели в одном автобусе. Жара стояла под 50 градусов. Я однажды ужасно захотел пить и полез в портативный холодильник, где остывали бутылки с водой. А меня американец ударил по руке и говорит: «Не смей! Это только для нас». Я посмотрел на него и сказал: «Русский никогда бы так не сделал. Он бы последним поделился». Американец страшно обозлился и кричит мне: «Ты агент КГБ!»
(Еще необычнее разницу между американцами и русскими обозначил мне начальник районного отделения кабульской полиции, бывший выпускник Московской академии МВД господин Самсор: «Американцы меня даже в Вашингтон вывезли на специальные курсы, и все допытывали: «Ну почему вот вы своих русских врагов любите, а нас нет? В чем секрет?» Я им говорю: «У вас чашки для чая большие». «А при чем здесь чашки?» - опешила я. «Понимаете, у американцев все большое, потому что они считают себя больше и выше других. Мы, мол, великая империя! У них… как это?» «Мания величия?» - подсказываю я. «Вот-вот. А у вас, русских, и чашки для чая обыкновенные, и говорили вы с нами на равных. Нет в вас американской заносчивости и высокомерия».)
Афганцы до сих пор «перевоевывают» ту войну. «Если б вы, русские, не лезли к нам в душу со своим социализмом…» - «Если б вы не трогали религию...» - «Если б не поубивали пуштунских лидеров, а за кровь здесь не расплатишься...» - «Если б вы поддержали не таджикское меньшинство, а пуштунское большинство...» «Это как в семье, - говорит Наджибула. - Нельзя одного ребенка к груди прижать, а других обижать. А советские только с проклятыми таджиками на севере братались и только для них дороги и электростанции строили». «Это для вас, пуштунов, они проклятые таджики, - возражаю я. - А для нас они - понятные и предсказуемые соседи. Свои, одним словом». «Вот и сидите теперь со «своими» таджиками! - горячится Наджибула. - Если б русские пришли к пуштунам с миром, им бы Афганистан на блюдечке преподнесли!» «Дождешься от вас - на блюдечке! - огрызаюсь я. - Пуштуны всегда были воинственным народом. Ни англичане, ни русские, ни американцы - никто вас взять не мог. Вы рождены для битвы». «А знаешь, почему никто нас взять не смог? - спрашивает Наджибула. - Потому что никто и никогда не интересовался этим бедным народом и бесплодной землей. Нефти, газа и сокровищ тут нет. Зато Афганистан, граничащий с Пакистаном, Ираном, Китаем, Индией и бывшей советской Средней Азией, - это военный плацдарм, уникальная стратегическая территория, за которую бились веками». - «Ну да, всем нужен полигон, а на полигоне хоть трава не расти!» - «Точно. А взять нас можно только по-хорошему».
…Ночь опускается на Кандагар, жаркая ночь, полная бессонных страхов и воя бешеных собак, которые стаями бродят по городу. В кромешной темноте (электричества, как обычно, нет) я ворочаюсь с боку на бок в комнате, где спят женщины и дети. «А я ведь когда-то научный коммунизм преподавала, - вдруг раздается с соседней лежанки голос Шахзоды, тоже мучимой бессонницей. - Хорошее время было! Студенты взятки давали». Я задыхаюсь от смеха в подушках. «Мы тогда думали, что научный коммунизм - это когда все деньги наши!» Засыпаем мы только на рассвете, когда со всех местных мечетей раздаются крики муэдзинов, призывающих на молитву.
А утром приходит весть: боевики движения «Талибан» назначили мне встречу.
Окончание в следующем номере «КП».
