Наталья Мосейчук – об угрозах, языковом вопросе и словах Коломойского о ее президентстве
Программы для своего YouTube-канала Наталья Мосейчук снимает на кухне. У нас тоже получился свой искренний разговор на кухне.
С телеведущей 1+1 мы говорили и о языковом вопросе, и о последствиях нападения на нее и команду канала в Берлине, и о семье, и о доме, который они уже начали отстраивать… Обо всех тех важных моментах, которые и обсуждают близкие люди на кухне.
Немцы относятся к россиянам как к маргинальному слою населения
- Наталья, в эфире телемарафона вы рассказывали, что вас и вашу маму засыпали угрозами. Как она это пережила?
– Ей 80 лет, и, конечно, это так просто не могло ее обойти, она очень тяжело это восприняла. Звонили ей. Не знаю, было это ГРУ или ФСБ, но первый вопрос, который ей задали: «Анна Николаевна, а вы знаете, что ваша дочь по телевидению рассказывает?».
Потом было очень много звонков, очень много смс на ее телефон с разными угрозами, ненормативными изречениями о том, что они могут сделать с ней. Ей 80 лет, и писать ей угрозы сексуального характера – это уже вне всякого предела цинизма и морали.
- Чем закончилось расследование нападения россиян на вас и съемочную группу канала в Берлине? Есть какая-то реакция со стороны полиции, власти?
- Не знаю. Я оставила телефон канала, почту. Думаю, это будет какое-то административное дело – выпишут штраф тому россиянину и все.
Это было 9 мая. День, когда россияне праздновали Победу. Наша группа была там с редакционной задачей снять материал о том, что значит для россиян память. Мы долго смотрели на то, как они выстраиваются в колонну в окружении полиции у Бранденбургских ворот. Как им раздают портреты советских воинов на палках. Как они поют песни. Затем колонна направилась в парк со знаменитым монументом.
Саму ситуацию под монументом Воину-освободителю подорвала одна фраза. На самом деле россияне долго терпели украинский язык рядом, потому что мы, конечно, говорили по-украински. Сначала их сдерживала полиция, чтобы не было рукоприкладства, она стояла кордоном, буквально окружив их в кольцо. И мы стояли с ними в этом кольце, потому что памятник освободителям в Тиргардене – это памятник общий, символизирующий участие и вклад наших дедов в освобождение народов мира от нацизма.
И вдруг они будто замечают, что рядом украинцы. Началась истерика: «Да это не нация, их всех надо вырезать. Они еще ответят». Ну и я спросила, причем совершенно спокойно: «А за Бучу кто ответит?» И – все, у них снесло крышу. Их толпа стала превращаться в волну, волна – в цунами, они начали шататься и идти на нас. Один огромный мужчина отличился особенно, он шел именно на меня.
И я очень благодарна господину Султану, ичкерийцу, стоявшему рядом со мной и прикрывшему меня, когда тот россиянин начал протягивать ко мне руки. Он схватился за господина Султана, за его одежду, и тогда господин Султан дал ему отпор. Тут же подбежала полиция, разняла и отцепила их от нас. Мы разошлись в разные стороны, закончили свою съемку и уже шли просто по парку, когда этот россиянин, стоявший в окружении полицейских, увидел нас и воскликнул: «Вот он, вот он меня бил!». Соответственно взяли в кольцо господина Султана, начали разбираться, потому что это были другие полицейские, которые не были на месте происшествия. Я им рассказала, как было на самом деле, мы показали видео, слава Богу, оно у нас было, где видно, как этот россиянин хватает за шкирку господина Султана, и он просто наносит ему ответный удар.
Увидев мое журналистское удостоверение, они должны были возбудить это дело. В Германии участники массовых мероприятий не имеют права коснуться журналиста или телеоператора даже пальцем. Это преследуется законом.
Мы шли туда сознательно, смело, ничего не боясь, потому что в демократической стране закон превыше всего. А россиянам-эмигрантам нужно знать этот закон, если они избрали демократическое государство для проживания.
- Но эти крики, о которых вы говорили: «Взяли Берлин однажды, возьмем и дважды…» Неужели немцы это так спокойно воспринимают, видя, что происходит у нас?
– Да, это то, что нас просто ошеломило. Очень часто звучал вопрос: «Почему украинскую символику 8 мая во время украинских мемориальных мероприятий сворачивали, а на русские и красные флаги закрывали глаза?». Немцы относятся к россиянам как к маргинальному слою населения. И пока они не конкретно нарушают закон – как, например, драка, вандализм – они это могут терпеть.
Поэтому на триколоры и красные флаги в тех местах, где было запрещено, немцы закрывали глаза. Когда мы стояли с полицейскими и я показала на человека, который шел с красным флагом, спрашивая, почему они не реагируют, взгляд полицейского дал мне понять: «Больные люди, что вы хотите?».
– Ну, маргиналы маргиналами, но такие призывы опасны.
– Это очень показательно. Берлинская полиция относится к этому так же, как и высшее руководство Германии. Снисходительно. Они терпят и говорят – только бы не было войны.
Да, это очень опасный лозунг, потому что умиротворение агрессора известно, чем заканчивается. А этим занимаются и наверху в Германии, этим занимаются и средние слои населения, просто терпящие россиян. Их терпят во всем мире. Но терпение лопнет. В некоторых странах уже лопается.
Во время съемок в Берлине. Фото: 1+1
Украинцы не должны быть разделены по языковому принципу
- Во время вашего разговора с Машей Ефросининой, она сказала, что сейчас самая большая претензия к ней – в очень жестокой форме, – что пока она разговаривает на языке врага, она тоже враг. Вы в ответ посоветовали ей подобное не читать. Как-то мы так начали делиться, будто русскоязычный человек не может быть патриотом, что он какой-то не такой. Как нам примириться?
– Нет, мы так не делимся. Нечего нам мириться. Мы все примирены, у нас у всех есть одна цель – победить российского агрессора. И русский язык в Украине здесь ни при чем. Есть люди, которые с русским языком рождались, есть люди, которые с этим же русским языком будут умирать, но это не значит, что это делает их худшими украинцами и патриотами.
Украинцы не должны быть разделены по языковому принципу. Да, у нас есть русскоязычные общины. У нас очень большая красивая страна. Эта война, видите, сделает то, что не сделали до этого все культурные программы, все образовательные министры, все президенты вместе взятые. Эта война побуждает мир и общество учить украинский, говорить на нем больше. И это уже происходит. Только важно – без принуждения.
Вообще мы все эти годы занимались глупостями вокруг языкового вопроса. Мы не хотели понимать, что языковой вопрос – это эволюционный вопрос. И рано или поздно Украина станет украиноязычной. Если сейчас есть такие люди, которые говорят по-русски, то их дети безусловно, безапелляционно перейдут на украинский. Им будет круто говорить по-украински, им будет это в кайф, потому что это модно и трендово. И это движение уже идет.
- Мне почему болит этот вопрос, потому что на фоне всего пережитого люди начинают еще и травлю, что кто-то не на том языке разговаривает.
- Травить за язык сейчас стыдно. На фронте воюют одной большой украинской семьей. С нами вместе воюют и этнические татары, и евреи, и русские, и чеченцы-ичкерийцы... С диванов не нужно указывать, на каком языке говорить кому во время войны, - это табу и на пользу только врагу.
– В медийном пространстве тоже непросто. Вы, наверное, видели петиции, где идет призыв отстранить ведущих от общенационального марафона и других медийных марафонов, которые, как говорится в обращениях, распространяли пророссийскую пропаганду. Что это?
– Это проявление демократии. Люди вправе инициировать петицию, голосовать за эту петицию. Но должно быть и проявление закона. Я – за верховенство права и за верховенство закона. Если этим телеведущим есть что предъявить с точки зрения закона, это нужно делать. Но делать это должно государство и предъявлять нужно закон. Если нечего предъявлять – нечего ходить с плакатами и слоганами и устраивать махновщину. Верховенство права – превыше всего.
В разговоре с Машей Ефросининой телеведущая обсуждала языковой вопрос. «С диванов не нужно указывать, на каком языке говорить кому во время войны, – это табу и на пользу только врагу», – говорит она. Фото: 1+1
Я очень несмело зашла в YouTube-пространство
- В марте вы запустили свой собственный YouTube-канал, делаете интервью с разными экспертами и специалистами. С первых дней войны вы трудитесь над телемарафоном, а это огромная работа. Почему решили пойти еще и в YouTube?
– Я всегда жила в очень жестком графике, работала 24/7. Сейчас между эфирами есть дни перерыва, хотя привыкла к более активной работе. Потребность в разговоре с аудиторией, конечно, осталась. Поэтому я очень хотела еще окно, платформу для общения со зрителями – и это стал YouTube. Мне хотелось, чтобы люди не сидели в безвоздушном пространстве, чтобы у людей было больше информации. Мне, например, было очень важно знать экспертное мнение, аналитическое мнение, и мне этого не хватало. И я, ориентируясь на свои нужды, поняла, что людям это тоже нужно, что с ними нужно говорить.
Когда я готовилась к программам «Право на владу», много слушала экспертов на YouTube, со всеми же не перевстречаешься. Варишь, например, борщ, надеваешь наушники, включаешь YouTube и так с экспертом варишь борщ (улыбается).
Поэтому решила сделать свой канал и насытить его разными мыслями, интересными людьми, чтобы как-то поддержать наш моральный дух. Мы все в некой мере сломанные после этих событий. Часть Украины вышла из оккупации, еще часть Украины обязательно выйдет – а им еще труднее, потому что для них эта агрессия на дольше. Очень стараюсь и интересные разговоры сделать, и интересных профессиональных людей пригласить.
- Если у вас за два месяца работы уже есть миллионные просмотры программ, значит, выходит.
– Александр Поворознюк, Валерий Кур – это бестселлеры, как я их называю. Есть такие удачные программы, мы сейчас экспериментируем с форматом. YouTube в настоящее время в центре внимания. Люди сейчас заняты, им нужно восстанавливаться, отходить от войны. Так что удобно смотреть телевидение, видео в любое удобное для себя время – и это именно тот формат. И мне кажется, люди сейчас будут больше думать не о форме, а о сущности. И я хочу дать эту сущность.
– Снимаете на кухне? Кто вам помогает?
- На кухне. Я показываю команду моих помощников. У меня есть Женя, Алексей и Александр, с ними мы и делаем наш проект.
Есть режиссер Ирина Карпова, с которой мы постоянно обсуждаем, кто будет участвовать в программе, название программы, потому что от названия зависит многое, в том числе и количество просмотров. Есть другие члены команды, которые разбираются в YouTube-жанре и помогают мне органично в нем себя чувствовать.
YouTube – это не телевидение, здесь нужно знать другие законы. Я понемногу учусь, это совершенно новое для меня дело. Иду немного на своей интуиции, немного на советах.
– Какой ресурс тратите на канал? Или здесь больше срабатывает имя, узнаваемость?
- Я не задумывалась над этим, и мы в команде как-то не обсуждали, будет ли работать имя или нет. Я очень несмело зашла в YouTube-пространство, и сама была удивлена, что людей прибыло. В первый месяц – 100 тысяч, и мне сказали, что это довольно неплохие темпы, сейчас уже около 200. Для всех, кто делает со мной этот проект – это дополнительная нагрузка. Мне повезло, потому что коллеги считают, что это их вклад в наше общее дело.
С первых дней войны Мосейчук ведет национальный марафон «Єдині новини». Но поскольку привыкла работать 24/7 и у нее есть потребность общаться со своей аудиторией, создала еще и свой канал на YouTube. Фото: 1+1
Не понимаю, почему все считают, что политика – будто ступеньки к какому-то росту
– Вы говорите, что заходили несмело. Но я читала отзывы, и людям нравится то, что вы делаете.
– Да, честно говоря, очень боялась. Я же перфекционистка и бывшая отличница, поэтому мне очень страшно открыть тетрадь и посмотреть, какая оценка стоит. И зайти в комментарии мне тоже было очень страшно. Говорю режиссеру Ире Карповой: «Ира, почитайте вы отзывы и расскажете мне» (смеется). А Ира звонит и отвечает: «Наталья, у вас там молебный дом. Заходите и читайте, как вас люди поддерживают». И я очень благодарна людям за то, что есть такая реакция, что им это действительно нужно. Самая высокая оценка, когда они пишут, что будто бы с подружкой на кухне посидели или что были будто рядом со мной. Мне очень дороги такие слова. Мне не важны ни монетизация, я в этом ничего не понимаю, ни цитирование, мне важно доверие людей. Самая главная цель для меня – это формировать общественное мнение, круг людей, которые с тобой, на которых можно положиться, которые потом будут менять страну, которые будут делать это с добром, на позитиве, без скандалов, враждебности, от которых ты не получишь в спину топором. И я очень рада, что они тянутся ко мне, а я – к ним с огромной силой.
– Знаете, в первые недели войны вы были моей поддержкой, когда я смотрела марафон. С одной стороны, вы были таким воином, с другой – как успокоительное, что мы победим. Спасибо за поддержку через экран.
– Спасибо вам. Честно говоря, я плохо помню, что было в первые дни эфира. Для меня это была какая-то пелена, в которой мы все прожили. Я очень боялась за родителей, за их эмоциональное состояние. Моя мама родилась в погребе, в котором теперь пряталась. И для меня было вызовом объяснить ей, что все будет хорошо, что она ни в чем не виновата, что она правильно прожила свою жизнь, что мы, украинцы, правы, что мы победим, чтобы она не потеряла веру.
Люди в 80 лет становятся как дети, и ты уже за них несешь ответственность. Поэтому и страшно за них, как за детей.
- Вы – куратор премии Global Teacher Prize Ukraine. Вы с учителями на связи? Как это время переживают школы при больницах?
- Наши учителя, образовательные терапевты, не покидали работу, детей. Они занимаются своими учениками. Учительница с Сумщины Виктория Щербакова, победившая в моей номинации «Выбор Сердцем» два года назад на Global Teacher Prize Ukraine, вместе с детьми рисовали наших воинов, благодарили их за защиту, держались эти тяжелые дни вместе, преодолевая стресс. В этих детях и учителях наше будущее.
Наконец-то в «Охматдете» в Киеве по просьбе учителей, родителей и врачей «Школа супергероев» возобновила работу - сейчас наши учителя-герои работают с находящимися там детьми или попавшими туда с тяжелыми ранениями. Радует, что есть желание продолжить учиться. Возвращаться к жизни. Чудо, но даже в Харькове скоро запустимся.
Другие школы на паузе, работаем онлайн. На связи с учителями Херсона. Ждем и верим – город вернем и скоро встретимся. К сожалению, пока Кабмин и государство не могут финансировать школы при больницах. Так что временно делаем это с помощью партнеров.
Радуюсь, что нас, единомышленников, становится больше. Благодарна за это всем и каждому.
– Мы с вами уже заговорили об имени и узнаваемости. Игорь Коломойский в своем интервью, вышедшем перед войной, сказал, что вы могли бы пойти в президенты. Вообще вам этот путь интересен?
- Во-первых, Игорь Валерьевич метко пошутил. Он вообще умеет это делать и получает определенное удовольствие от того (смеется). Во-вторых, почему-то сразу люди начинают уделять этим словам такое пристальное внимание. Меня это действительно удивляет. В-третьих, я не понимаю, почему люди считают, что как только у нас телеведущие становятся известны и имеют влияние, они обязательно должны идти в политику.
Я повторюсь, Владимир Зеленский уже так говорил – «если люди попросят». Действительно, если это будет какая-то безысходность и люди попросят… Но я даже не понимаю, что должно произойти! У нас есть замечательный президент, у нас есть лидер, уже с мировым именем, которого мы здесь внутри, по-моему, еще недооцениваем. Но он – лидер Свободного Мира, в него верят, он имеет авторитет и, надеюсь, возможности и желание сделать головокружительные преобразования в нашей стране.
Я не понимаю, почему публичный человек – телеведущий, актер, писатель – если он успешен, должен куда-то идти? Почему все считают, что это будто ступеньки к какому-то росту? Мы на своем месте, у нас тоже большое доверие людей.
Я не понимаю, почему, например, Опра Уинфри должна идти в Сенат или Конгресс? Она делает свое дело на своем месте. И она вносит огромный вклад в развитие своего государства. Я вношу вклад в развитие своего государства на своем месте. И я верю, что у меня есть умение, возможности для того, чтобы добиться определенного прогресса в этом. Поэтому давайте оставим это на уровне шуток.
Телеведущая говорит, что вносит вклад в развитие своего государства на своем месте. Фото: 1+1
Хочу обнять своих родителей и сказать: «Видите, я вам говорила, что все будет хорошо»
– Я не сомневаюсь в том, что у вас даже мысли не было уехать из страны. Но как это решение вам далось прежде всего как маме?
– Конечно, не было такой мысли. Но для сына организовали возможность – и Матвей съездил на две недели в другую страну с бабушкой. Через две недели Матвей сказал: «Заберите меня, я буду с вами спускаться в бомбоубежище, буду сидеть, буду быстренько одеваться даже ночью, так, как ты, мама, просишь, но только заберите меня». И мы забрали своего ребенка, он с нами. Так что его не было в стране ровно две недели. До этого мы никогда ребенка от себя не отрывали. Он не был так часто с бабушкой. У нас бабушка всегда была как праздник. А когда он оторвался от нас, мы услышали, что ему совсем плохо. И психологически это важно для него – быть с нами. Несмотря ни на что мы его забрали сейчас.
– Матвею 10, он еще ребенок. Говорите с ним о том, что происходит, или он еще маленький для таких разговоров?
– Нет, он не маленький. Он очень сильно переживает все. Рисует – недавно Зеленского нарисовал. Делает это в своеобразной форме. Даже путлера. Военное поколение детей.
– Что вы сейчас чувствуете? Я когда смотрю на рисунки детей военным, как они ведут дневники войны, как 14-летние вывозят раненых, как маленькие даже есть не просят, чтобы мама не плакала… Это выбивает землю из-под ног окончательно.
- Очень тяжело было сначала, потому что ты должен держаться и показывать, что все хорошо. Ребенку сказала: «Сыночек, ты ведь так хотел куда-то попутешествовать, вот у нас есть возможность попутешествовать». Мы выезжали на несколько недель в другой регион, потому что живем как раз рядом с Бучей и Ирпенем.
Надо было быть очень сильной и фактически жить двумя лицами. Одно - перед ребенком, а второе – когда уже выключается свет и тебе хочется аж в зубы что-то взять, чтобы не скрошились от сжатия. Трудно было – не то слово! Конечно, страшно за ребенка, бегали в бомбоубежище.
А еще была какая-то горькая обида – за что нам это? Как можно переступить все законы человеческого существования, все нравственные законы, как можно так лгать на весь мир?! Было какое-то чувство унижения, эмоциональное состояние было подорвано. Хотелось кричать во весь голос.
Кстати, у моей бабушки было устоявшееся выражение, которое она повторяла. Мне говорила это напутствие: «Не верь кацапам и собакам». Бабушка из Сумской области, Кролевецкий район, а там до границы с Россией очень близко. Такое у нее было убеждение.
– И она говорила правду. От них никогда не было ничего хорошего, и мы все прощали.
- Ближайшие 10 лет речи не будет не то что о любви, вообще о каком-то сосуществовании. Даже если мы, стиснув зубы, после Победы будем вести себя как современная интеллигентная нация, то они не смогут так быстро переродиться. Это нация, требующая либо плети, либо десятилетий работы над собой. Поэтому нам придется с ними жить – с теми, кто кричал мне в лицо «как вы задолбали, сколько вас можно терпеть, мы воюем на своей земле…». Когда ты читаешь, что вот так они думают, – это одно. А когда тебе кричат это в глаза, заплевывая слюной, – это другое. Просто бешеные собаки...
Наталья с семьей – мужем Ильей и сыновьями, Антоном и Матвеем. Еще в мирной жизни, еще в не поврежденном доме… Фото: 1+1
– Вы сказали о доме между Бучей и Ирпенем. Он цел? Знаю, как вы любили это место.
– Наш дом целым не остался. В нашем селе есть несколько разбомбленных домов, там были танковые бои. Мы, по сравнению с другими, еще обошлись небольшими потерями. Выбиты все окна, повреждена крыша, нет растений, все стесано снарядами, разбиты заборы. Но окна вставляются, крыша ремонтируется… Понемногу отстраиваем. Окна уже поставили.
- Наш День Победы – о чем вы мечтаете в этот день?
– Хочу обнять своих родителей и сказать: «Видите, я вам говорила, что все будет хорошо». Ох, расклеилась (плачет). Есть определенные болевые точки, на которые нельзя наступать…
Поэтому мой YouTube-канал – это еще и мое успокоительное во время войны. Когда я нервничаю, мне нужно больше работать, а не сидеть сложа руки. И когда, например, Александр Григорьевич Поворознюк говорит, что завтра выдвигаемся «на передок», ребята учатся новым видам вооружения, у меня появляется уверенность, что все под контролем. Главное – слышать эти голоса.
