Галина ВИШНЕВСКАЯ: «Какая звезда? Есть фамилия: выходи - и пой!»
Мы встретились в Центре оперного пения Галины Вишневской накануне премьеры спектакля по произведениям Гоголя «Женитьба и другие ужасы». Галина Павловна была в заботах: заболел тенор, нужно было делать новый ввод.
- Ваша жизнь сильно изменилась за последние полтора года после ухода Ростроповича?
- Творческая не изменилась. В этом смысле мы с Ростроповичем были независимы друг от друга. А в остальном - я осталась одна…
- Ну как же одна? В Москву переехала ваша старшая дочь Ольга. Она руководит музыкальным фондом Ростроповича. Ольга здесь вышла замуж. Говорят, вы - великолепная теща.
- Я всегда была хорошей тещей. Обожаю своих зятьев. И они отвечают мне взаимностью. В спорах частенько встаю на сторону зятя. Главное - это терпение. И еще - не нужно переделывать мужа. Либо принимать его, какой он есть, либо расставаться, чем раньше, тем лучше.
- Судите по личному опыту?
- Вначале у нас с Ростроповичем были бури, страсти, шум, гам... Хотя борьбы за лидерство никогда не было. Мы постоянно были в разъездах, могли по полгода не видеться. Если бы все время проводили вместе, едва ли стерпели такое длительное присутствие друг друга. А так - успевали соскучиться.
- С Ростроповичем легко было жить - он веселый, неунывающий человек?
- Всегда был веселым, любил общество, компании. Я - нет. Слово «друг» для меня многое значит. Знакомых - полно, а друзей - по пальцам сосчитать можно. У него, наоборот, все - друзья. Он сразу предлагал называть себя Славой и переходить на ты. Я этого не выносила: «Тебе скоро 80 лет, какой ты Слава для этих мальчишек?» А он говорил: «Мне так нравится».
- Вы сумели своим примером научить дочек, как строить семейную жизнь?
- Научить этому невозможно. Детям надо вовремя давать совет и вовремя его не давать. Ни разу в присутствии детей не сказала Ростроповичу грубого слова. Сдерживалась до последнего. Наедине могла сказать все, что накипело, не стесняясь в выражениях.
«Я - за цензуру»
- В последние годы ушло целое поколение людей, которых можно назвать символом эпохи. А на смену никто не приходит. Почему?
- Нетребовательной стала публика. Все стало цинично, откровенно и бездарно. Я считаю, Муслим Магомаев был последним из той плеяды эстрадных певцов - с настоящим голосом, с хорошими манерами, образованный. После него открылся шлюз, и туда хлынули так называемые звезды. В мое время вообще не знали, что такое звезда. Какая еще звезда? У тебя есть фамилия: выходи - и пой! Сегодня выскакивает какой-то юнец и отвратительным голосом поет чушь собственного сочинения. Публика ему хлопает, хохочет. Когда происходит такое бесстыдство, лично я за цензуру.
- В этом году умер Солженицын. Почему вы не приехали проститься?
- Я была в больнице в Германии. За последние полтора года пять раз болела пневмонией. Ничто не проходит бесследно…
- Говорят, когда Ростропович прилетел в Москву защищать демократию в августе 1991 года, вам это очень не понравилось.
|
- Как можно было уехать, никому не сказав ни слова! Если бы я была в тот момент дома, я бы его не пустила. Я не считала, что он должен был идти на баррикады. Во мне еще слишком живо было все то, что мы здесь пережили.
- Обида?
- Какая обида?! Ярость! Когда Большой театр предложил мне отметить юбилей творческой деятельности (это было в 1993 году), внутри меня все клокотало, хотя после нашего отъезда из СССР прошло больше 20 лет. Вначале я сопротивлялась, но, когда на сцене увидела зал, публику, людей, которые протянули ко мне руки, все ушло, как будто бы каменная плита с груди сползла. Большой театр - это целая жизнь длиной в 22 года. Я отдала ему лучшие годы. И после этого меня вынудили уехать и начать жизнь с нуля. В 47 лет, за границей, с двумя детьми. А если бы что-то случилось с Ростроповичем?
- Галина Павловна, вы говорите о театре, как о живом человеке...
- Конечно. Это был брак, мы были женаты с ним, как мужчина и женщина. Поэтому то, что случилось, я восприняла как мужское предательство. Все самое сокровенное, что было во мне, я могла отдать только театру. Только там я раскрывала душу, была естественной, настоящей. В жизни я играла роли в зависимости от обстоятельств. Многие в Советском Союзе так жили - «два пишем, три в уме».
- Кстати, о ролях. Ваша героиня в фильме «Александра» совсем не похожа на ту царственную Вишневскую, которую привыкли видеть. Вы не побоялись показать себя пожилой женщиной, с седыми волосами, с морщинами на лице.
- Я рискнула и рада, что это сделала. Хотя вначале испытала шок. Мне сделали грим: убрали макияж, надели седой парик, и я увидела в зеркале свою бабушку. И это решило все: через фильм прошел образ моей бабушки.
Он ушел внезапно
- Вы довольны результатами аукциона, на котором продавалась ваша коллекция антиквариата?
- Довольна или недовольна - я должна была это сделать. Ростропович ушел из жизни внезапно… Мне и в голову не приходило, что это могло с ним случиться. Он был, и вдруг его не стало! Я испугалась: что будет с коллекцией, если и я так же внезапно уйду? Оставить дочкам, чтобы они потом делили? Нельзя: слишком большие ценности. Да и интереса, который был у нас с Ростроповичем, у дочерей к этим вещам не было. Я должна была распорядиться ими еще при жизни. Слава богу, сейчас все вещи находятся под охраной, а главное - они в России.
- Когда их увидели снова в Константиновском дворце под Питером, сердце защемило?
- А как же! Вещи феноменальные. Когда мы уехали на Запад и приобрели в фешенебельном районе Парижа большую квартиру в 300 с лишним метров в стиле Людовика XVI, с позолоченными потолками, с колоннами, встал вопрос, как эту квартиру оформить. Нам хотелось сделать русский дом. Я стала покупать мебель, посуду, старинный фарфор - все от и до русское, красоты невероятной. Из Парижа ближе всего было ездить на аукцион «Сотбис» в Лондон. Там я купила самые ценные вещи.
- Скоро в Баку открывается международный фестиваль памяти Ростроповича, куда приедут всемирно знаменитые музыканты. Почему в Азербайджане, а не в Москве?
- Ростропович родился в Баку, к нему там замечательно относятся. При жизни он получал много любви и тепла из Азербайджана, а когда заболел, вся республика поднялась, чтобы его спасти, - любую помощь предлагали.
- Когда уходит очень близкий человек, внутренняя связь с ним не прерывается. Вы это чувствуете?
- Я до сих пор не могу осознать, что Ростропович ушел из жизни. Для меня он уехал на концерт. Даже на кладбище мне странно читать надпись на памятнике - Мстислав Ростропович. Мы прожили вместе 52 года и так хорошо знали друг друга, что между нами не было недоговоренностей. Казалось, ни он меня, ни я его ничем не могли удивить. Хотя Ростропович часто старался быть другим, более шумным, более броским, ему нужно было общество. Он любил людей. И памятник - белый крест, который я ему поставила, такой же чистый, светлый, элегантный, без пафоса, каким был он сам.
