Дикое, но симпатичное
"ПРИЗРАК ЗАМКА МОРРИСВИЛЬ"
Чехословакия, 1966. Режиссер: Борживой Земан. В ролях: Вит Ольмер, Квета Фиалова, Яна Новакова, Вольдемар Матушка.
У сэра Ганнибала Морриса - одышка, бракосочетание, родовой замок и ручной призрак леденящей наружности, которого никто не видел, но все рассказывают. У преступника Мануэля Диаса - черная борода, петля на шее, пилка для решетки и давняя интрижка с невестой сэра Ганнибала, которая при известных обстоятельствах может привести к унаследованию всех активов немолодого сэра, считая призрака. У светского хроникера Алена Пинкертона медальный профиль, трубка и редакционное задание освещать громкий брак. У секретарши сэра Морриса Мейбл - хорошее воспитание и нежно потупленные глазки. Книжка обо всем этом великолепии спрятана в партитуре ударника Пражской оперы, исполняющей "Кармен-сюиту". Бушующие ураганы Бизе идеально аккомпанируют сгущающимся над Моррисвилем безобразиям.
Сказано в Писании: человек либо горяч, либо холоден, а теплые да будут пристыжены, ибо ни рыба, ни мясо. Чехи - нация теплых, но, зная за собой сей грех, лучше других умеет трунить над чужими огнем и хладом. Сведя в один сюжет знойного разбойника Мануэля Диаса и чопорного до манекенности аэронавта Пинкертона, бенгальских тигров и призраков в шкафу, фамильные манускрипты с увертюрой "Кармен", они будто симулируют дикую страсть и ледяную рассудочность, которых так не хватает самим.
Аргентинский хаос, взрывающий чистую английскую логику, столкновение бешеного сердца и взвешенного ума на нейтральной чешской территории рождали непередаваемый колорит интеллектуального кабаре, которого так не хватало безмятежному советскому быту - тоже, признаться, довольно теплому. Чешский луна-парк, месяцами гастролировавший в ЦПКиО, лабиринтом ужасов добивался схожего эффекта: шок, визг и хохот одновременно. На синтезе страха и смеха строился эмблемный эпизод "Призрака", в котором притаившийся за углом галереи злодей, заслышав шаги, заносил кинжал на уровне горла и пырял пустоту, потому что под рукой у него прошмыгивал злой карлик по своим карликовым делам. Описывая те же времена, Довлатов не раз поминал "необходимый градус безумия" - правда, достигаемый при помощи алкоголя.
Чехи легко обходились насухую (модная у хипстеров микстура "Бехеровка" не в счет). У них были рисованные батисферы и плавниковые чуды-юды Карела Земана ("Тайна острова Бэк-Кап"), ковбои-трезвенники Олдржиха Липского ("Лимонадный Джо"), отравленный граммофон и гражданин Кафка. Невсамделишные ужастики потешно волновали кровь - а что еще надо тихому буржуазному социалистическому мирку. Честное слово, когда на блондинку и шатенку с арфой в узилище начинал опускаться потолок, ломал арфу, гнул к полу, и лишь в последний миг сыщик выдергивал их наружу на ковре, прищемив подол платья, - то был аттракцион экстра-класса, настоящий луна-парк. И кусок парного мяса на лысине спящего эсквайра для приманки тигров. И гигантский тесак-секира из стены при легком нажатии на педаль. И банджо, обернувшееся дисковым пулеметом. И сам лысый призрак в капюшоне, более всего похожий на Смерть из бергмановской "Седьмой печати", а не на не Фантомаса, как пытаются уверить справочники.
Пережить такое без микроинфаркта можно было только в обществе сэра Пинкертона. Его неизменно вздетая бровь как бы говорила: "Напасти подобного рода временами случаются в запущенных фамильных склепах. Не растягиваемся, двигаемся дальше, мы еще не все осмотрели". Под конец оказывалось, что жгучего карибского злодея играл не приглашенный мучачо, а натуральный чех Вольдемар Матушка - видимо, из цыган. Он же, совсем было скинутый в тартар, запевал на финальных титрах мягкий моравский шансон, знаменуя, что все не так и жутко и до чего же все же мир хорош.
Два года спустя муж задушил 20-летнюю Яну Новакову, исполнительницу роли Мейбл, - ту самую, с которой срывало прищемленное опустившимся потолком платье. Осмеянные страсти-мордасти догнали и отомстили.
