Первостепенный классик
Помните ли вы фрагмент из фильма "Доживем до понедельника", когда учитель истории цитирует Баратынского? Зловредная учительница литературы цитату не опознает и произносит замечательную фразу: "Ну, знаете ли, никто не обязан помнить всех второстепенных авторов".
- А его уже перевели, - парирует печально, но и брезгливо герой Вячеслава Тихонова.
- Куда?
- Перевели в первостепенные. Вы не слышали?..
Мне кажется, что немножко похожая ситуация с "переводом в первостепенные" происходит сегодня с Александром Куприным. Довольно долго все, включая преподавателей словесности еще советского замеса, усиленно делали вид, что Александр Куприн не то чтобы не существовал вообще, но повсюду как-то "недотягивал". Рассказы да, писал, но есть же Чехов?! Еще и эмигрировал с белыми господин Куприн, что явно мешало человеку быть вписанным в томики литературоведения в СССР. Удобнее было дать младшим школьникам "Белого пуделя", старшим - "Гамбринуса", юным барышням - "Гранатовый браслет", студентам - "Молох", который легко поддавался трактовкам о зле капитализма. И еще удобнее было сделать вид, что после революции Куприна попросту не было.
Убрать человека "на полку" второстепенных авторов, что-то публиковавших в журналах до 1917 года, - это надо было уметь. Человека, вернувшегося на родину в 1937-м и похороненного в 1938 году в Ленинграде. Сильно позже, как вы понимаете, нежели все побежали ломать решетку Зимнего дворца.
Эта удивительная несправедливость неожиданно исправляется, прости господи, сериалом. Он неровный, сериал, с эпизодами разной степени насыщенности и иногда напыщенности. Но "Куприн" на "Интере" - это неожиданный фейерверк под занавес телесезона. И после такого фейерверка смещается точка зрения раз и навсегда. По крайней мере цифры рейтинговые про "разовую" смещающую терапию Куприным очень хорошие.
А теперь вопрос: что же понадобилось, чтобы изменить точку зрения? Чтобы Куприна "перевести из второстепенных авторов"? Неужели мы просто доросли до того, чтобы воспринимать лаконичную прозу с мелодраматическим, а не идеологическим сюжетом, не морща нос и наслаждаясь мелочами, штрихами, взглядами через плечо? Тем, что "гости съезжались на дачу"? Как доросли когда-то наши прадеды до прозрачного языка "Повестей Белкина", долго считавшихся побочным продуктом плодовитого писателя Пушкина?
Это длинный разговор, но сейчас, еще не досмотрев все произведение целиком, я могу сказать только, что нет. Не доросли. Режиссеры со сценаристами еще в пути, они ищут заламывания рук, а прозрачность прозы им мешает. Один эпизод: финал истории с "Гранатовым браслетом". В кадре княгиня металась по усадьбе в горячке, после чего где-то свалилась под дерево, и все домашние отправились Веру искать по кустам. У Куприна в тексте она просто сидела, слушала Бетховена и плакала. Мы не понимаем еще, что можно всего лишь слушать и плакать. И это подарит катарсис читателю-зрителю-слушателю. И не понимаем еще, что слеза по поводу умершего постороннего человека, докучливого поклонника часто значит больше, чем истерика профессиональных плакальщиц.
