Василий Аксенов. Он писал, как Бог на душу положит…
Фото: Встречи с известным писателем были не частыми, но значимыми. Фото: Валерий ПЛОТНИКОВ.
Он был один в Москве.
Он был один такой в Москве.
Он был один такой в стране.
Он научил себя и нас писать свободно, не как правила велят, а как Бог на душу положит, надо только слушать и слышать Бога. Отсюда рождался новый сладостный стиль. Разумеется, раньше был Набоков. Но раньше Аксенова у нас давно никого не было.
Тогда телеящик еще не делал звезд. Звезды, так не называвшиеся, зажигались на нашем небосводе мимо ящика, сами собой. Народу они были известны, и откуда-то было известно, как они выглядят. Поэтому, когда, при каком-то волнующем забеге в вольнодумную "Юность" я увидела в проеме дверей фигуру, я сразу угадала, кто это. В умопомрачительных джинсах, слегка помятых и потертых, что добавляло умопомрачения, в джинсовой же рубашке, с непередаваемым выражением лица, украшенного какими-то французскими усами и голубыми, в цвет джинсов, глазами, в котором таилось нечто неспешно-замкнуто-небрежно-насмешливо-доброжелательно-любопытствующее, - так сказала бы я, не исчерпав и сотой доли шарма, выражавшегося в этом лице.
Нас представили. Я потеряла дар речи.
Они сверкали. Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Василий Аксенов. Все они красавцы, все они поэты. Но сердце билось при виде одного только Аксенова. Сейчас я знаю, как оно называется, это свойство, даренное Богом его обладателю. Тогда и слова такого не употреблялось. Я и сейчас его не употреблю. Пусть останется моим маленьким секретом.
...Он пришел к нам в гости в высотку на площади Восстания через тридцать три года после первой встречи и через три месяца после расстрела Белого дома (как эта формула закрепилась в обиходе). Должно быть, на каком-то сборище мы, зная, что он один, позвали его к нам отметить Новый год, он один и мы одни. А он сказал типа: спасибо, но я уже зван, а вот прямо сразу в первые дни Нового года с удовольствием.
На столе, разумеется, стояла вкусная еда, оставшаяся от отмечания Нового года. Фаршированный карп, холодец, собственноручно квашенная капуста, собственноручно посоленные опята с дачного участка, собственноручно изготовленная слабосоленая семга, что-то еще, словом, наше фирменное меню. И конечно, запотевшая водочка.
|
Муж помнит, как мы, проведя часа два за столом, потом пили кофе и еще часа три беседовали. О чем мы могли беседовать так долго? Без сомнения, об этом расстреле прежде всего.
В 1991-м Аксенов точно был на стороне Ельцина. Он говорил и писал, что в те дни Богородица накрыла Россию своим покровом.
А в 1993-м?
Откуда вопросы? Отчего я пишу должно быть, вместо того чтобы написать как было? Сбылось то, о чем в молодости я не позволяла себе и мечтать: мы стали знакомцы и симпатизаны - а я это не запомнила. Трудно поверить, но это правда. Не нахожу иного объяснения, как то, что остальные события заслонили это. Была другая жизнь. Общественное сделалось сильнее личного. Общественное сделалось личным.
И сохранилась только книжка о грустном беби с автографом.
Про другой автограф мне не надо ничего вспоминать - я помню все остро и резко. Прошло еще четырнадцать лет. И он подарил мне только что вышедший роман "Редкие земли" с восхитительной надписью: "Оле Кучкиной в числе редких земель. В. Аксенов". В тот вечер он рассказывал мне о гибели 26-летнего внука Майи Ванечки (ей внук, мне как сын), о чем все слыхали, а я не слыхала. Статный, рослый, интересный, умница, он, то ли принимая наркотики, то ли следуя какому-то экзотическому вероучению, то ли выпал, то ли выбросился с седьмого этажа, после чего впал в кому и из нее уже не вышел.
Потрясенная, спросила: как ты перенес это? Ужасно, ответил, ужасно, начался кошмар.
По истечении времени он напишет рассказ "Ванечка", в котором Майя задает ему вопрос: как же мы теперь будем жить? Он отвечает ей так, как может ответить только глубоко любящий женщину и разделяющий ее боль человек: будем жить грустно.
В трагическую рифму, спустя пару недель Аксенов потеряет сознание за рулем, разобьет машину и сам впадет в кому, из которой уже не выйдет.
В тот вечер я сказала ему, что его характер всегда казался мне счастливым и легким, и жизнь его, несмотря ни на что, - счастливой и легкой. Нет, она была очень тяжелой, медленно проговорил он, и я физически ощутила эту тяжесть. Минута была такая, что я могла спрашивать о чем угодно. Я и спрашивала.
Финал разговора был следующим. В ответ на какую-то мою реплику он усмехнулся:
- Мы пожилые люди, надо умирать уже.
- Ты собираешься?
- Конечно.
- А как ты это делаешь?
- Думаю об этом.
- Ты боишься смерти?
- Я не знаю, что будет. Мне кажется, что-то должно произойти. Не может это так просто заканчиваться. Мы все дети Адама, куда он, туда и мы, ему грозит возвращение в рай, вот и мы вслед за ним.
Все.
На этом свете с ним произошло то, что произошло.
Что произойдет на том - каждый из нас узнает по отдельности.
* Автограф на книге "В поисках грустного беби". Liberty Publishing House. New-York. 1987.
Следующий "автографический" материал читайте в понедельник, 13 января.
"Оле и Валерию сидя у них на кухне и не прекращая поисков. Ваш Аксенов. 3 янв. 94" *
Подписывайтесь на нас в соц. сетях
