Марк Захаров: "Если хочешь, чтобы твоя душа восходила ввысь, надо беречь руки и ноги"
"Комсомолка" сердечно поздравила Марка Анатольевича с "авторитетной" датой, послужившей поводом для этого интервью.
- Марк Анатольевич, у вас двойной юбилей. Ваш личный плюс - 40 лет, как вы возглавляете Ленком. С чем вы подошли к такому дню рождения "в квадрате"?
- С осознанием, что я приобрел хорошую профессию, что востребован, что у меня хорошие отношения с труппой и с работниками театра. И театр пользуется успехом, у нас каждый день аншлаги. И вроде бы грех жаловаться. Хотя всегда есть что-то такое, что будоражит сознание и заставляет думать.
- А что будоражит и заставляет?
- То, что мы вступили в новую информационную эпоху, и сегодня придумать то, что называлось раньше спектаклем, а теперь театральным проектом (чтобы красивее звучало), очень трудно. Во-первых, после падения железного занавеса мы стали конкурировать со всем миром. Поэтому поэты не могут собрать теперь на стадионах народ - не получается. Появилось много мест, куда можно пойти вечером. Есть интернет. Есть музеи, дискуссии, беседы, встречи, концерты. Поэтому сделать так, чтобы люди подарили именно тебе 2,5 часа самого дорогого вечернего времени, сейчас сложнее, чем несколько лет назад.
- Авторские театры сдают позиции театрам-супермаркетам с расширенным ассортиментом: и для ветеранов, и для закоренелых эстетов, и для молодежи...
- Вот вы сказали - для молодежи. И я вздрогнул и напрягся. Это значит надо что-то ритуальное пропеть-станцевать? Для молодежи что, все надо раскрашивать? Как раскрасили "Семнадцать мгновений весны", что я считаю преступлением с точки зрения этики и эстетики. Наша идеология, кроме молодежи, еще преувеличенно опекает патриотизм. Но вот что это такое, я до конца не знаю, потому что, если человек себя объявляет патриотом, значит, он подразумевает, что остальные люди не патриоты. Ну и есть навязанное опасение: чуть что, могут обидеться ветераны, если, например, чуть-чуть отойти от сталинских мифов о войне. Но я дружил с тремя ветеранами - Виктором Астафьевым, Владимиром Богомоловым и Борисом Васильевым - они были очень умными людьми. Мне было интересно с ними, потому что они знали больше, чем я. А сейчас думаю: не убедили ли мы себя, что вот это были умные люди, а сейчас остались те, кого все раздражает? Это неверно. Умные люди остались. И не надо ориентироваться на какую-то молодежь с синдромом глухого дальтоника, которому непременно нужны яркие цвета и громкие звуки. Так можно дойти до абсурда…
- Я хочу спросить об эволюции ваших взаимоотношений с властью. Вас когда-то запрещали, а сейчас к вашему мнению прислушиваются на самом верху.
- Ну, тут надо сразу по дереву постучать… Меня пару раз собирались серьезно снимать с должности художественного руководителя. Сказали - уже принято решение, давай, в оперетту пойди поработай, мы тебя переведем осторожненько. Я говорю: будет приказ, тогда я честно покину эти стены, которые стали для меня уже родными. Знаете, это дело по линии КГБ шло - были звонки, потом какое-то решение, потом меня вызывали, а потом документы просто потеряли… У нас же все зависит от той женщины, которая бумажку на стол положит или не положит. Жизнь наша и сейчас полна неожиданностей. Тут нам вдруг сказали, что нашим актерам надо освободить общежития. И с 1 января отдельно решат, кого можно поселить, а кого нет. Это же новая возможность для коррупции. Нет полного понимания, что такое театр. Что он ни под какие простые ранжиры не подходит. Не все можно прописать на бумаге. Как нет, например, закона, что нельзя разжигать костер в троллейбусе, поэтому я, сделав это, с помощью адвоката могу отделаться чем-то условным за мелкое хулиганство.
- Марк Захаров - мелкий хулиган? Смешно. Вас, кстати, трудно представить бурно веселящимся человеком. Скажите, что вас смешит?
- Выпуски новостей. Не хочется портить отношения с телевизионным начальством, но должен сказать, что там, конечно, идет атака на мозги. Не хочу ворчать, но наши развлекательные программы иногда где-то за гранью добра и зла. Есть стереотипы нашего ТВ - обязательно показать ребенка, которому руку отрубили или он потерял ногу - и вот как его лечат. Или штампуют шоу а-ля судебное заседание, где всерьез решается вопрос - правильно муж от жены ушел или нет. И люди плачут. Есть в этом что-то убийственное в смысле культурного возрождения.
- Вы как-то сказали, что главное - семья и близкие, а все остальное - мура. Это были такие очень неофициальные слова.
- Очень давно, когда я только пришел в театр, у нас был музыкальный спектакль, главную роль в нем играла Любовь Матюшина. Так вот, она играла этот спектакль в день смерти своего ребенка. И мы это воспринимали как героизм, достойный подражания. А сейчас я думаю по-другому. Особенно после смерти Александра Абдулова. Что надо беречь свой организм - это твое тело, это сосуд души. Если хочешь, чтобы твоя душа развивалась и восходила ввысь, надо беречь ноги, руки, быть в хорошей форме и заботиться о своем здоровье. Быть нездоровым немодно.
- Марк Анатольевич, у вас есть ответ на любой вопрос. Я хочу спросить: о чем вы молчите?
- Молчу я, когда анализирую все глупости, которые сделал раньше или высказал вслух. И еще жду, когда залетит хорошая мысль. А она где-то витает там. Я верю в информационный слой и что кое-что приходит из космоса. Вот Бердяев в своей книге "Самопознание" писал, что настоящий конфликт в искусстве - это не когда ругаются, отстаивая точку зрения. Настоящий конфликт - это когда человек противопоставляет себя большинству, когда он не боится преодолеть некие нормы и выйти в какое-то свое, более высокое измерение. В комедийной, так сказать, манере это сделал Григорий Горин в своем сценарии про Мюнхгаузена, который мне удалось как будто бы неплохо воплотить в кино.
- А еще можно очень личный вопрос? Кто приходит к вам домой?
- Ширвиндт. Джигарханян. Швыдкой. Люди, которые связаны с искусством, с театром и с которыми я на "ты". С остальным большинством у меня очень доверительные отношения, в которых я очень берегу некую дистанцию, потому что помню правило американских ВВС: когда экипаж большого бомбардировщика начинает дружить домами, его расформировывают.
- Вы научились прощать?
- Я, наверное, не научился, но мы стараемся. И чаще всего удается.
